– Более чем на пятидесяти, – гордо произносит Де Сантис.
– А на скольких из них вы выступали по просьбе адвоката Меца?
– На двадцати семи.
Джоан задумчиво кивает:
– Доктор, хотя бы в одном из этих двадцати семи случаев вы признали клиента мистера Меца психически нездоровым?
– Нет, – отвечает Де Сантис.
– Давайте обобщим: мистер Мец нанял вас снова, и вы как специалист – поправьте меня, если я не права, – признали его клиента совершенно стабильным, а мою клиентку – совершенно чокнутой.
– Я предпочла бы другую терминологию…
– Да или нет, доктор?
– Я пришла к выводу, что клиент доктора Меца более эмоционально устойчив, нежели ваша клиентка. Да.
– Надо же, – сухо говорит Джоан. – Удивительно.
Больничная часовня располагается в маленькой унылой комнате, где раньше хранились метлы. В ней стоят всего шесть скамей – по три с каждой стороны от небольшого возвышения, над которым висит крест. Вообще-то, считается, что это универсальная молельная для верующих всех конфессий, и все-таки без символа христианства здесь не обошлось. Отец Макреди, стоя на коленях и молча шевеля губами, читает «Отче наш». Ему кажется, что сердце в груди проваливается все ниже и ниже.
Скрипнула дверь. Он предпочел бы не обратить внимания на этот звук, но, как пастырь, чувствует себя обязанным поддержать вошедшего, если тот нуждается в утешении. Встав с колен и отряхнув джинсы, отец Макреди оборачивается: к своему удивлению, он видит равви Соломона, который смотрит на крест, как на гремучую змею, готовую к нападению.
– Это называется межконфессиональная часовня?
– Здравствуйте, равви, – говорит отец Макреди.
Два священнослужителя оглядывают друг друга. До сих пор они не встречались, но, по слухам, знают, что оба пришли навестить Веру.
– Здравствуйте, – кивает раввин.
– Вы что-нибудь слышали?
– Я поднялся в детское отделение, но в палату меня не пустили. Там что-то происходит.
– Что-то хорошее?
– Не думаю, – качает головой Соломон.
– Насколько мне известно, – после паузы произносит отец Макреди, – евреям, чтобы молиться, необходимо присутствие минимального числа людей?
– Да, для произнесения некоторых молитв требуется десять мужчин – миньян.
– Сила, как говорится, в количестве?
– Именно.
Не произнеся больше ни слова, раввин и священник садятся рядом на скамью и начинают молча молиться.
– Ситуация критическая, – говорит доктор. – Почки отказывают. Если мы не произведем диализ, весь кровоток будет отравлен.
Милли недоумевающе смотрит на гладкое лицо молодого врача. Слыханное ли это дело, чтобы какой-то мальчишка – он ведь даже моложе Мэрайи! – указывал ей, что делать! Вот уже полчаса в Вериной палате роятся медсестры, доктора и их помощники. Притащили какое-то непонятное блестящее оборудование, надели на девочку маску, утыкали тельце иголками и трубками. Ребенок стал похож на космонавта, которого готовят к путешествию в неведомый мир.
Уже не впервые Милли жалеет о том, что очищению и возрождению подверглось ее сердце, а не ее ум. Она смотрит на Веру, желая, чтобы внучка открыла глаза, улыбнулась и сказала: «Со мной все в порядке, зря вы так перепугались». Где же теперь твой Бог? – думает Милли.
С час назад Мэрайя звонила из суда. Милли сказала ей, что с момента ее ухода ничего не изменилось. Как за такой короткий срок могли произойти такие большие перемены к худшему?! Стараясь избежать ответа на вопрос, который задал доктор, Милли говорит:
– Я таких решений не принимаю. Вы должны спросить у матери…
– Но матери здесь сейчас нет. Если вы не подпишете согласие, девочка умрет.
Проведя ладонью по глазам, Милли берет ручку, которую врач протягивает ей, как трубку мира, и ставит подпись.
Когда свидетельское место занимает Иэн Флетчер, секретарь, подойдя к нему с Библией, невольно разряжает обстановку. Весело усмехнувшись, Иэн поднимает глаза в потолок:
– Хорошо. Готовьтесь. Сейчас ударит гром небесный.
Мец вальяжной походкой приближается к своему свидетелю:
– Пожалуйста, представьтесь для протокола и назовите ваш адрес.
– Иэн Флетчер, Брентвуд, Калифорния.
– Чем вы зарабатываете себе на жизнь, мистер Флетчер?
– Как всем, надеюсь, известно, я профессиональный атеист. В настоящее время являюсь сопродюсером и ведущим телешоу, которое отражает мои взгляды. Кроме того, я автор трех публицистических книг, ставших бестселлерами по версии «Нью-Йорк таймс». А однажды – представьте себе! – я даже сыграл маленькую роль себя самого в фильме.
– Не могли бы вы объяснить тем, кто не знаком с вашей телепередачей, в чем ее суть?
– Это своего рода антипод религиозного шоу Билли Грэма. У меня тоже есть кафедра, как у проповедника, но я использую ее, чтобы научно доказывать, что Бога не существует.
– Вы верите в Бога, мистер Флетчер?
– Для атеиста это, знаете ли, довольно проблематично.
В зале раздаются смешки.
– Какие мнимые религиозные чудеса вы исследовали в последние два месяца?
Иэн кладет ногу на ногу:
– Я занимался кровоточащей статуей в Массачусетсе, так называемым древом Иисуса в Мэне, а потом Верой Уайт.
– Чем она вас заинтересовала?
– По слухам, – пожимает плечами Иэн, – она видит Бога, совершает чудеса и у нее стигматы. Я захотел разоблачить ее как мошенницу.
– Расскажите нам, пожалуйста, что вам удалось выяснить, – говорит Мец с видом охотника, напавшего на след.
Несколько секунд Иэн смотрит на него, вспоминая ту речь, которую они отрепетировали не далее как накануне. Потом по лицу телеатеиста медленно расплывается улыбка.
– Если честно, мистер Мец, мне не удалось выяснить ни черта!
Адвокат, уже приготовившийся пустить в ход следующий вопрос, вдруг запинается:
– Прошу прощения?
Иэн наклоняется к микрофону:
– Я сказал «ни черта». – Он кивает стенографистке. – Так и пишите.
Почуяв конфликт между адвокатом истца и знаменитым свидетелем, публика начинает гудеть.
– Вы, наверное, хотите сказать, – решает помочь Мец, – что не обнаружили никаких чудес?
– Протестую! – восклицает Джоан. – Это попытка переиначить свидетельские показания!
– Протест принимается.
– Нет, мистер Мец, – отвечает Иэн. – Я хочу сказать, что не обнаружил ничего, позволяющего назвать Веру Уайт шарлатанкой.
