Смотрел так, будто на соседней койке лежит тень Банко.
⁂
Морис послеживал, как больной друг медленно выбирался из тумана, и, когда глаза Чарли по-настоящему заморгали и нашли фокус, встретил его лукавой ухмылкой.
Подушкой тебя придушить, что ли, Чарльз?
Мосс?
Я явился за тобой, приятель. И кажись, для этого у меня еще силенок в руках хватит.
⁂
Словно в медленном наезде камеры, дни обретали фокус. Ночи тоже прояснялись, по-своему. Они заново научились общаться – и брататься.
Как поживаешь в общем плане, Морис?
Да полная жопа, Чарльз. А ты?
В общем и целом шокирующее состояние.
Они забалтывали скуку и страх. Со смаком закидывались таблетками – а вот и веселый поднос, говорил Чарли Редмонд – и всячески избегали комнаты отдыха с телевизором.
От комнаты отдыха депрессия – хоть святых нахуй выноси, сказал Морис.
От комнаты отдыха – хоть на хуй вешайся, сказал Чарли.
Может, попросить ноутбук, Чарли? Интернет-адаптер? Че-нить позырить?
Ноутбук? Да я тут уже готов собственные ботинки смотреть, Мосс.
⁂
Им принесли ноутбук. Они смотрели в интернете всякое старье. Окунулись в ностальгию. Неторопливые ночи в Дурке. Долгий срок апрельских вечеров – жестокий приговор. Снова пересмотрели «Бойцовую рыбку».
Они засматривали ее лет в шестнадцать-семнадцать, загоняли кассету, пока видео не пошло морозом, – монохромный сон о насилии, смерти и беспомощном братстве, о Мотоциклисте и Расти Джеймсе, где холодно горели огни Талсы, – и в этих измерениях они переписывали собственный мир.
⁂
Они толкали дурь по всей Баррак-стрит. Восемьдесят третий. Восемьдесят четвертый. Закупались оптом у семьи из девяти братьев в усадьбе в Маоне. Все девять братьев отзывались на одно имя Сокс. Морис и Чарли прятали дурь за крестом на стене мертвецкой, под капотом брошенной машины на Эвергрин-стрит, под подушкой в исповедальне. Так часто шастали в церковь, что по будням священник начал запирать ее на ночь.
Молитесь дома, говорил святой отец ищущим облегчения ревущим вдовам, смертельно больным и неестественно угрюмым.
С братьями по имени Сокс начались проблемы в связи с финансами и поставкой. На переговорах противоположная сторона постоянно трахала мозги. Морис и Чарли вышли на солдата в казармах Коллинс. Солдаты летали в Ливан в миротворческие миссии и возвращались домой без обысков. Скоро Морис и Чарли принимали поставки двухсотграммовых слитков мягкого крупитчатого ливанского гашиша.
Даже без зажигалки торкает, Мосс.
Как рассыпается, Чарли? Красота.
Ливанский светлый с Баррак-стрит был лучшим в городе. Проблемы возникли соответствующие. Пришлось завести злобных псов; ломики; ножи. Однажды Чарли Редмонда уложили в багажник и отвезли на поле под Кантурком.
В ту ночь я и стал мужиком, говорил он за яйцами всмятку в дурке.
Копились деньги, подпитывались амбиции. Дурь приносила бабло и баб. Наслаждение днем и насилие ночью.
⁂
Дилли разрешили посещение. Она сидела в своем пестром наряде и с дредами, и крутила кончики кос, и смотрела исподлобья.
Но блин, чтобы в одной и той же палате? спросила она.
От ее высококультурного акцента сердце кровью обливалось.
Такова наша планида, Дилл.
Мы с твоим стариком, Дилли? Мы предназначены друг другу звездами.
Подумываем тут сбежать вдвоем, сказал Морис.
Откроем бар на Тенерифе, Мосс. Будем там счастливы. Повесим табличку. «Сегодня будут танцы».
Она переводила взгляд с одного на другого. Вся подобралась, задрала колени – у Дилли всегда были сложные отношения с мебелью, она не сразу усаживалась. Ее настроение было написано на кончике носа. Радость вызывала на нем мимолетный тусклый румянец, а когда ей было страшно, кончик заметно белел; сейчас ей было страшно.
Это место? сказал Морис, заметив ее отчаяние. Не так страшен черт, как его малюют, Дилли.
Дай нам срок, сказал Чарли, и мы тут будем всем заправлять.
И я хочу сказать, нас прям обкармливают веселыми таблетками.
У них серьезный подход. В этом коридоре во все края и утренние, и вечерние представления.
Но чтобы одна и та же палата? спросила она.
Так уж сошлись звезды, сказал Морис. Как там мама, дочур?
А, она – ну знаешь.
Это да, знаю.
Дилли поиграла с кончиками заплетенных кос, повертела и покрутила, пожевала чуток, снова поджала под себя ноги. Рассматривала мужчин на их койках, в их голубых халатах, с их вялыми от транков ртами и отчаянными глазами, и не могла не улыбнуться – кончик носа мягко покраснел.
Если спросишь меня, сказал Чарли, Бобу Марли надо было пойти и отчекрыжить себе большой палец на фиг.
Был бы еще живой, сказал Морис. Гулял бы по свету.
Понимаешь, Дилли, из-за этих своих растаманских убеждений он не мог отчекрыжить себе палец. И тогда инфекция распространилась – и все, хана.
У меня умеренный случай дредов, сказала Дилли. А не растаманские убеждения. И я даже не фанатею от Боба. Хотя, наверно, Duppy Conqueror мне зашел.
Ишь ты какая, сказал Морис. Кого еще слушаешь?
Не знаю… Ли Скрэтч Перри?
Впервые слышу, сказал Чарли. Или погодь? Это не он ученик мясника из Мэйфилда, а?
Он самый, да.
А как у тебя в последнее время дела со старым добрым Богом, Дилл?
Я об этом вообще не думаю, пап.
Но какое-то время назад ты на эту тему подсела, да?
Очень ненадолго. Уже переросла.
Ты погоди, пока тебя не засадят в такое вот место, сказал Морис. Мозг сам сразу попрет в каком-нибудь духовном направлении.
Видишь таксофон в коридоре? спросил Чарли. Бросаешь пятьдесят центов – можешь говорить три минуты с Большим Боссом. Для сверхъестественно неполноценных – особые тарифы.
И ты пробовал, Чарли?
Да с утра до вечера, девочка моя. Лишняя мелочь есть?
И что он тебе говорит?
Говорит, у него пропал ангел.
Пошел ты, Чарли.
Они уселись рядом. Поставили ноутбук на стул между койками, а она села с краю койки Мориса, и они снова посмотрели «Бойцовую рыбку».
Если хотите знать мое скромное мнение, сказал Морис, возможно, мы видим пик творчества Фрэнсиса Форда Копполы.
Ты это про папу Софии? спросила Дилли.
Мужчины обменялись обиженными взглядами.
