Но обсуждать свои мысли ни с кем, кроме Лены, Вадим считал недопустимым, да и просто глупым. Лена же сказала спокойно и абсолютно однозначно: «Без родителей, твоих и моих, я не поеду. В принципе, ехать не хочу. Но если там удастся подготовить почву, – почему нет? Не для того, чтобы ехать, а для того, чтобы бежать». Последний раз Лена в таком тоне говорила с мужем много лет назад, когда он чуть было не проиграл в рулетку деньги, вырученные от продажи «Москвича» и лежавшие неприкосновенными до подхода очереди на «Жигули». Вадим, собственно, спорить и не собирался. Просто переформулировал Ленину мысль:
– То есть речь может идти не об эмиграции, а только об эвакуации?
– Ты меня правильно понял, – закрыла тему жена.
Вот что действительно напрягло Вадима, так это доверительные сообщения троих из шести стажеров-москвичей: каждому из них позвонил некий Николай Николаевич из КГБ и попросил о встрече. Саша от контакта увернулся, сославшись на болезнь. И, на всякий случай, действительно до дня отъезда нос на улицу не показывал. В его консультации и в кооперативе клиентам отвечали, что болен. Ангина.
Двое же с «Николаем Николаевичем» встретились. По их словам, он попросил, в случае чего, не отказать в мелких просьбах нашим дипломатам и журналистам, постоянно работающим в США. Расписок о согласии на сотрудничество, опять-таки по их словам, никто не подписывал. Отдельно попросили сообщить в посольство, если вдруг они узнают, что кто-то из группы решит остаться в США.
Помимо неприятного чувства, которое вызвали эти рассказы, Осипов напрягся по поводу еще двоих москвичей-стажеров. Либо им, как и ему самому, «Николай Николаевич» не звонил, либо они дали согласие на сотрудничество. А может, они и так давно уже «сотрудничают». В любом случае, Вадим решил, что именно этой пары стоит опасаться в первую очередь. К тому же, в нее входила Оля, девочка из МГУ. Теперь ее откровения насчет планов остаться в США представлялись явно провокационными.
Накануне отъезда, уложив Машу спать, Вадим с Леной сидели на кухне. Лена неожиданно предложила выпить. Чисто символически.
– Я вот что хочу тебе сказать, – почти торжественно начала Лена. – Я тебе очень благодарна. За все! За отношение ко мне, к Машке. Мне очень было с тобой спокойно…
– Ты это к чему? – Вадим вытаращился на жену. – Я что, помер уже?
– Не хохми, я серьезно, – на глаза Лены неожиданно навернулись слезы. – Знаешь, всяко бывает. Может, за полгода ты кого-то встретишь. Решишь начать жизнь сначала. Там, в Америке. Так вот, я все равно останусь тебе очень благодарна!
Вадим молчал, не понимая, то ли Лена шутит, то ли у нее нервный шок из-за его отъезда.
– Ты с ума сошла! – Вадим вдруг разозлился. – Ты что несешь?! Для меня дороже вас с Машкой нет никого на свете! – Тут же вспомнил про Юлю. Несколько дней он ей не звонил. Просто забыл. Не затей Лена этот разговор, может, и не вспомнил бы вовсе. Но именно сейчас, пронзительно осознав, что для него значат жена и дочь, с полной очевидностью Вадим понял: Юля – развлечение, не более. И то, видимо, в прошлом.
– Не знаю, – Лена думала о чем-то своем. Потом решилась – У нас в институте, у Кати Жмыховой, ты ее не знаешь, муж поехал в Германию на стажировку. Всего на три месяца. А через месяц позвонил и сказал, что не вернется. Что у него там наметилась новая семья. Знаешь, ведь каждый ищет, как ему лучше.
– И ты тоже будешь искать? – Вадим даже не сообразил, слова жены его больше разозлили или напугали.
– Я?! – теперь уже Лена с изумлением смотрела на мужа. – Я-то с какой стати?
– А я с какой?!
Ночью Лена проснулась оттого, что почувствовала – рядом в постели никого нет. Вадим сидел на кухне. Писал.
– Что ты делаешь? – настороженно спросила Лена.
– Для тебя, дурочка, инструкции пишу. На случай, если кого встречу. Негритянку какую-нибудь, например. – Хотя тема и была исчерпана еще вечером, Вадим решил подколоть Лену. В отместку за глупость и недоверие. Сейчас, сидя на кухне, ночью, составляя памятку для жены, Вадим еще и еще раз убеждался, что без Лены с Машкой жизнь для него не имеет смысла.
Лена присела рядом. В меморандуме Вадима перечислялись все, кто мог понадобиться в экстренной ситуации. Телефоны друзей и клиентов с указанием сфер их деятельности – продукты, медицина, авторемонт и так далее. Отдельно были выписаны телефоны Терешковой и ее помощницы Светланы. Это – на крайний случай и только с совсем уж серьезными проблемами. Еще на одном листке – шифры сейфов, домашнего и в кооперативе. Следующий листок – у кого из друзей какие суммы их с Леной денег хранятся. У кого дома, «под подушкой», у кого на счетах в сберкассах.
Лена, не просмотрев до конца записи мужа, расплакалась, обняла Вадима и шепотом с трудом выдавила из себя: «Извини! Я правда дура!»
Когда самолет приземлился в Нью-Йорке, Вадим, так ни на минуту и не уснувший за время перелета, уже туго соображал, что происходит. Всю их группу провели к паспортному контролю. Каждому вручили ксерокопию письма какого-то американского сенатора с просьбой к Службе эмиграции и натурализации оказать содействие в успешном начале проекта дружбы США-СССР и еще кучей каких-то малопонятных для Вадима слов на английском языке.
Огромный негр, взяв паспорт Вадима, стал с большим интересом разглядывать предмет гордости Владимира Маяковского. Причем держал он «советский серпастый и молоткастый» с таким видом, будто ему в руки сунули дохлую лягушку. Начавшую слегка разлагаться.
Вадим спохватился и сунул поверх паспорта письмо сенатора. Выражение лица негра-пограничника сменилось, как от удара дубиной по башке. Брезгливость моментально уступила место радостно-испуганной гримасе, из-за массивных темно-красных, почти бурых губ высветилась бледно-розовая улыбка, подчеркнутая жемчужной белизной ровных отполированных зубов…
Вадим понял, что если он воспринимает окружающее в столь поэтичных образах, дело совсем плохо. Надо как-то успокоиться.
Кинув взгляд на соседние стойки, где проходили паспортный контроль другие стажеры, Вадим обнаружил, что сцена всюду повторялась. Оторопь у тех пограничников, которые еще не получили копию сенаторского письма, и заискивающе-подобострастная улыбка тех, кто его уже прочел. Первый раз за последние сутки Вадим улыбнулся. Значит, и в Америке перед властью раболепствуют. Уже проще. Люди, они и здесь люди. Пробьемся!
Стыковочный рейс до Вашингтона вылетал через полтора часа. Пока прошли паспортный контроль, получили багаж, сдали его вновь, теперь уже на внутренний рейс, время пролетело не то что незаметно, просто моментально. Еле успели.
Полет до столицы США занял меньше часа. Там уже никаких пограничных формальностей. Вадим сообразил, что две лишние бутылки водки и три баночки черной икры, специально распиханные по разным углам чемоданов, проскочили незамеченными. Вадим стал вспоминать, а был ли вообще таможенный пост? Не вспомнил, все расплывалось в тумане. Спросил Сашу. Тот удивленно посмотрел на Вадима:
