— Хорошо, пойдем за мной.
Дождев сделал знак фотографу, что камеру можно отключить.
Он привел Логинова в гараж, где на цементном полу в позе зародыша лежал худенький паренек в тонкой зеленой курточке и кроссовках на босу ногу.
Саша от удивления и страха открыл рот, да так и остался стоять, не веря своим глазам. Трудно было понять по его виду, испытывает ли он жалость к своему приятелю, который вот уже несколько часов как мертв, или же не верит в свое спасение от страха перед ним же, убийцей.
— Вам знаком этот человек?
— Антон. Это Антон. А что с ним?
— Он зарезал одного дачника, потом вот пришел сюда, непонятно, правда, зачем.
— Думаю, он замерз и пришел сюда, думая, что двери открыты и можно согреться. Хотел, думаю, через гараж войти в дом. А дачника убил ради денег. Смотрите, у него и куртки зимней нет, и штаны спортивные, короткие… Все продал. Конченый человек. А от чего он умер?
Дождев ничего ему не ответил.
За последние несколько часов он так много узнал, что теперь ему хотелось только одного — вернуться в свой кабинет, а еще лучше, к себе домой, непременно с Ваней Соболевым, накатить грамм по сто пятьдесят, и все хорошенько обдумать, понять, зачем было Савушкиной признаваться в убийстве, которое она не совершала.
Соболев тем временем беседовал о чем-то с Закатовым.
Должно быть, объяснил ему, что убийца мертв, и теперь ему, Закатову, нужно возвращаться домой, что ему сообщат, когда можно будет забрать тело жены, чтобы похоронить.
Да, скорее всего, об этом шла речь, потому что Закатов, выслушав Ваню, кивнул, щелчком отправил недокуренную сигарету в сугроб, подал знак своим людям, после чего они сели в машину и уехали.
«Вот и славно», — подумал Дождев.
— Что со мной теперь будет? — спросил, заикаясь и дрожа всем телом, Саша Логинов. — Вы разрешите мне вернуться в санаторий, мне надо долечиться?
— Ты бы о матери подумал, — бросил на ходу, направляясь к своей машине, Дождев. — Вам обоим срок грозит. В камеру его!
Два оперативника погрузили Сашу в полицейский микроавтобус.
Соболев подошел к Дождеву.
— Ну что, куда теперь?
— Купим пельменей по дороге да маринованных огурцов, и ко мне.
— И на базар ваш заедем, за песочниками. Водку я уже купил.
34
Во времянке было жарко от газовой печки.
Дина Логинова, крепко выпив в компании своего работника Юры, заснула там же, у него на диване, уложив свою голову ему на колени.
Муж ее был в далеком Сургуте, работал, зарабатывал деньги, и она, считая себя виноватой в том, что произошло с сыном, так и не сообщила ему о беде. Заранее знала, какая будет реакция.
Он с самого начала был против того, чтобы сын учился в Москве, говорил о том, что мальчик слабый, легко поддается влиянию других, что с подросткового возраста любил выпивать с друзьями, а потому нечего ему делать в столице, где он останется без присмотра, будет, как говорится, предоставлен сам себе. Что эта свобода обернется какой-нибудь бедой. Как предчувствовал. Вот чего муж боялся, то и случилось. Дурная компания, наркотики, сомнительные знакомства, Антон, прилепившийся к нему как банный лист и тянувший с него деньги. Теперь Сашу могут обвинить в соучастии в двойном убийстве.
Всю свою боль она излила Юре.
Страх потерять сына и постоянное чувство вины за то, что она сломала его судьбу, отправив в Москву, а теперь еще и эта история с трупами, которая опозорила ее на весь город и сделала посмешищем среди своего окружения — все это лишило ее последних сил.
Она пила водку, как воду, большими глотками, обжигая горло и почти не закусывая. А потом просто отключилась, завалившись на бок, и голова ее оказалась на коленях Юры.
Сам Юра, испытывающий к своей хозяйке чувство благодарности и благоговения, готов был пойти и взять на себя вину Саши. Но понимая, что ему никто не поверит и что его визит к следователю будет выглядеть глупо, он решил все-таки не смешить народ и постараться как-то успокоить Дину, помочь ей в ее сложной ситуации, быть может, работать в два раза больше и лучше. Или отказаться от зарплаты совсем, чтобы она поняла, что он работает на нее не ради денег, а в знак благодарности за то, что она когда-то спасла его, вылечила и дала ему кров и еду.
Он поначалу искренне хотел взять вину за убийство на себя, готов был даже сесть в тюрьму вместо Саши, да только для того, чтобы сделать это, надо было быть в курсе, понимать детали преступления, разработать план обмана следователя.
— Ты хороший человек, Юра, и спасибо тебе за верность, за благородный порыв, не многие на такое способны, но как бы ты ни хотел мне помочь, все равно ничего не выйдет. И не потому, что у тебя ума не хватит разработать план, чтобы взять все на себя, просто это слишком сложно даже для меня. Ты запутаешься, вернее, мы запутаемся, и все поймут, что мы врем. А это еще хуже. Думаю, если Саша ни в чем не виноват, его отпустят. Мой адвокат постарается. А я уж для этого никаких денег не пожалею.
Юра просидел без движения больше трех часов — оберегал сон своей хозяйки. Потом все-таки, услышав какие-то звуки во дворе, осторожно переложил ее голову со своих коленей на подушку, встал, прикрыл Дину одеялом и на затекших ногах вышел из времянки.
Под ногами сухим хрупким пенопластом поскрипывал снег, над головой высоко-высоко высыпали звезды, снега, значит, в ближайшее время не будет. Воздух сладкий, свежий, холодный, приятно наполняет легкие.
Он шел по саду, касаясь широкими плечами, прикрытыми тяжелым овчинным полушубком, ветвей разросшихся яблоневых и грушевых деревьев, и думал о том, что надо бы весной эти ветви подрезать, а сухие и вовсе спилить, замазать варом, вовремя опрыснуть от червей и болезней. Что бетонные дорожки под ногами надо бы подправить, совсем раскрошились; навес над летней верандой починить, землю засыпать щебенкой, залить бетоном и сверху положить красивую плитку. А еще подогнать трактор к огороду и хорошенько все вскопать. И луку побольше посадить, моркови, чтобы продать. Земля здесь хорошая, все растет быстро, плоды крупные. Может, подсказать хозяйке разводить кроликов? Главное в этом деле — не проморгать и вовремя дать им витамины, чтобы они не ослепли, да и клетки сделать крепкие, чтобы ласка не погрызла крольчат.
Он заставлял себя думать о таких вот хозяйственных делах, чтобы не сойти с ума от обрушившегося на семью (членом которой он себя считал) горя.
Прав был Логинов-старший, который не хотел отправлять сына в Москву. Весь город знал, что Сашка выпивает, что носится с друзьями по городу ночами в пьяном виде, что в местных ресторанах и барах пропивает материны деньги. Что работы Сашка не знает, мать всегда берегла его, одевала, кормила, исполняла все его желания и, по сути, сгубила его своей любовью.
