– Так это вы, Джаспер! Что вам здесь понадобилось? – спросил я, с трудом принимая сидячее положение.
Он поставил на колени мой ноутбук и, помаргивая маленькими глазками, смотрел на экран, пребывая, видимо, в восторге из-за шутки, которую со мной сыграл.
– Дверь была открыта, – объяснил он, хотя на оправдание это никак не тянуло.
Джаспер Ван Вик был легендой издательского мира. Американец-франкофил, он водил знакомство с Сэлинджером, Норманом Мейлером, Пэтом Конроем. Он прославился как литературный агент Натана Фаулза, настоявший на публикации его первого романа «Лорелея Стрэндж», который отвергли большинство американских издательств. С тех пор он жил попеременно то в Париже, то в Нью-Йорке. После того как три года назад я поменял издателя, он согласился представлять мои интересы.
– Уже середина октября, – напомнил он мне. – Издатель ждет не дождется вашей рукописи.
– Увы, у меня ничего нет, Джаспер.
Еще не вполне проснувшийся, завернувшись в плед, с тяжелой головой и с заложенным носом, я встал и застыл у дивана, постепенно приходя в себя.
– Начало положено, – возразил он, тыкая пальцем в экран. – Четыре главы – это уже что-то.
– Откуда у вас мой пароль?
Литературный агент пожал плечами.
– Вы предсказуемы: имя и год рождения вашего сына.
Джаспер тоже встал и отправился в кухню, сварить грог. Я потащился за ним следом и, посмотрев на стенные часы, убедился, что уже почти полдень. Надо же было столько продрыхнуть!
– Вот ваша почта, – сказал он, указывая на кучу конвертов на столе.
Джаспер души во мне не чаял. В дополнение к нашим профессиональным отношениям он всегда испытывал ко мне интерес и симпатию. Причина была, несомненно, в том, что я его интриговал. Сам он был немного старомодным эксцентриком, пузатым добряком, любителем наряжаться как денди. Обычно я любил с ним беседовать. Он был живой памятью издательского мира и мог без конца рассказывать забавные истории о своих знакомых писателях. Но в то утро я был слишком подавлен, чтобы поддержать разговор.
– Одних счетов сколько! – бросил он, закончив выжимать сок из лимона и добавив его в закипающую воду.
Я вскрыл очередной конверт. Мое финансовое положение было плачевным. На покупку этого дома я не только спустил все свои накопления, но и запустил руку в будущие гонорары.
– Да, я знавал лучшие деньки! – пробурчал я, убирая счета с глаз долой.
Джаспер добавил в кастрюлю рома и ложку меда.
– Когда думаете закончить роман? – поинтересовался он.
Я рухнул в кресло, уперся локтями в стол и сжал ладонями раскалывающуюся голову.
– Я не стану продолжать эту историю, Джаспер. Она перестала мне нравиться.
– Вот как? Я прочитал первые полсотни страниц и считаю, что у нее есть потенциал.
Он поставил передо мной горячую чашку, от которой исходил сильный аромат корицы и рома.
– Нет, она ведет в тупик, – отмахнулся я. – Она слишком мрачная и гнетущая.
– А вы попробуйте написать еще две-три главы.
– Сразу видно, что не вам их писать!
Джаспер пожал плечами: у каждого своя роль.
– Для начала выпейте грог! – приказал он.
– Горячо!
– Ломаться будете потом. Да, забыл сказать: я записал вас на два часа дня к своему врачу.
– Я ни о чем вас не просил. Обойдусь без няньки.
– Я и не веду вас к няньке. Вас примет врач. Известно ли вам, что Анри де Монтерлан просил издателя Гастона Галлимара вызвать ему водопроводчика, когда у него засорялись трубы?
– Врач мне тоже без надобности, Джаспер.
– Будьте благоразумны, вы кашляете как туберкулезник. После нашего телефонного разговора неделю назад вам стало еще хуже.
С этим было трудно спорить. Кашель мучил меня уже две недели, теперь к нему присоединились насморк и лихорадка, чтобы вконец меня вымотать.
– Но сначала – в ресторан! – бодро провозгласил он. – Приглашаю вас в «Гран Кафе».
Он был моим полным антиподом: компенсировал сиянием мое уныние. Я уже замечал, что его бодрит не только еда, но и сама перспектива заморить червячка.
– Я не слишком голоден, Джаспер, – признался я, выпив несколько глотков крепкого грога.
– Это неважно, есть буду я! А вы проветритесь, что тоже пойдет вам на пользу.
2.
На улице Джаспер накинулся на сотрудницу полиции, выписывавшую ему штраф за неправильную парковку. Он водил (из рук вон плохо) «Ягуар Е» 3-й серии 70-х годов выпуска – антикварную машину, становившуюся в его руках опасной не только для окружающей среды, но и для остальных участников дорожного движения.
Он отвез меня на бульвар Монпарнас, где припарковал автомобиль (опять неправильно) на углу улицы Деламбр. Громкое название «Гран Кафе» носил ресторанчик напротив рыбного магазина, типичное парижское заведение с традиционным убранством: витые стулья, маленькие, как в бистро, столики под клетчатыми хлопчатобумажными скатертями, меню на грифельной доске.
В заведении был наплыв клиентов, но метрдотель, уважив Джаспера, нашел нам столик в глубине зала. Джаспер с ходу заказал бутылку шардоне (из винодельни Мэтта Делюка в Напа Вэлли), я довольствовался стаканом минеральной воды.
– Выкладывайте, что не так, Озорски? – заговорил он, едва усевшись.
– Все не так, и вам это хорошо известно. Все считают меня негодяем, я больше не могу видеться со своим сыном в нормальных условиях. Только что я узнал, что моя жена решила увезти его в США.
– Мальчик увидит много интересного.
– Мне совсем не весело.
– У вас на этом ребенке свет клином сошелся, это просто смешно! Позвольте ему расти при матери, а сами займитесь творчеством. Он будет вам за это признателен, когда станет взрослым.
Последовала философская тирада о прискорбном безумии нашей эпохи, приближающей собственное крушение обожествлением человека и сакрализацией ребенка.
– Вам легко говорить, у вас нет детей!
– Нет, и слава богу!
Заказав телячий паштет с рисовой корочкой и дюжину устриц, он вернулся к моей книге:
– Вы это прекратите, Озорски! Не дело бросать героиню вот так, с приставленным к виску пистолетом.
– Писатель – я, Джаспер. Что хочу, то и пишу.
– Скажите хотя бы, что будет дальше! Как там малышка Кэрри?
– Понятия не имею.
– Я вам не верю.
– Ваше дело. Я говорю правду.
Он задумчиво пригладил свои торчащие усы.
– Вы давно пишете, Озорски…
– И что?
