– Я знаю, – говорит он, убирая голову из проема.
– А кто ж тогда избил тебя?
– Да какая хрен разница? – Проходит мимо, задев меня всем телом, откупоривает две бутылки пива. – Пей давай.
Пью. Вкус, как и в тот раз, будто у теплой мочи. Едва сдерживаю рвотный позыв.
– Расскажи, что случилось… я хочу знать…
– Зачем?
– Потому что… я…
– А, любишь кровавые подробности? Чуточку фрик, как и я?
– Просто расскажи, – прошу и отпиваю еще глоток.
– Ну, я схватил этого индейца за волосы, вот так… – Делает молниеносный выпад и так быстро запрокидывает мою голову, что кажется, он вывихнул мне шею. – Да кончай скулить, это не больно… Ты же за этим ко мне пришел, верно? Я знаю, тебе нравятся такие дерьмовые игры. – Пихает меня на кровать. – Швырнул его на землю, и он стал вопить. Нести какой-то индейский бред. И я врезал ему по челюсти – БАМ! – Хэл с силой ударяет кулаком в ладонь, я вздрагиваю. – Он давай снова вопить. Ну что, хочешь знать, что я сделал? – Наклоняется ко мне, почти к самому лицу. Изо рта несет тухлым тунцом. У меня сжимается желудок. – Я схватил его за эти девчачьи волосенки, приставил к горлу ножик Джо… помнишь, какой у Джо ножик? – И дальше шепчет мне на ухо: – «Не шевелись, мать твою», – сказал я. «Я сделаю из тебя настоящего мужчину». И давай срезать волосенки под ноль…
Он скользит холодной липкой ладонью по моему лицу вверх-вниз, слезы подступают, но стараюсь не дать им вырваться наружу. Смотрю прямо в глаза. Я не сдамся.
– И, ГОСПОДИ БОЖЕ ТЫ МОЙ! – восклицает он, вскакивая. – Ты бы видел его рожу, Джонатан! Такой жалкий… – Смеется. – Иисусе, как он был жалок! И тогда я плюнул ему в лицо. Как будто это была моя мишень, в самое яблочко, понимаешь? И тогда…
– Он вышиб из тебя дерьмо? – шепотом перебиваю я.
– Что ты сказал? – Он резко наклоняется, хватая меня рукой за щеки. – Что ты сейчас сказал, мальчишка?!
– Ничего. Я не… я имел в виду… разве ты не испугался?
– Чего?
– Они же ничего тебе не сделали…
– А им и не нужно НИЧЕГО делать, парень! Им вообще БЫТЬ здесь не следовало, ПОНЯЛ? – брызжет слюной. Его лицо становится таким же багровым, как налитой кровью глаз. – Да что ты там все время шаришь-то, а? А?!
Он заваливается на постель, пришпиливая меня спиной к стене. Рюкзак оказывается зажат между нами, магнитофон врезается мне прямо в мошонку. Резкая боль пронзает меня, но не подаю вида. Если сунется на миллиметр ближе – все поймет. Почувствует в рюкзаке магнитофон, и тогда всему конец.
– Я знаю, что вы дружки-приятели, – шепчет он. – Я видел той ночью… как вы целовались…
– Я… я не… я…
– «Не» там или «да», а вот что запомни, парень. Не смей тусоваться с этими индейцами, понял? Ты меня понял?!
– Они… расскажут копам…
Хэл картинно ахает, прикрывая ладонью рот.
– Копам?! О нет! Копам? О-о-о-о не-е-е-ет! Как мне страшно! – хохочет, отвешивает мне оплеуху, задевая висок. – Дурила ты! Копы не станут ничего делать. У них есть свои квоты по посадке краснокожих в каталажку. Я все время пытался тебе об этом рассказать, тупица. Держись подальше от индейцев, иначе загремишь вместе с ними. Я просто пытаюсь помочь… Мы храним секреты друг друга. Помнишь? – Придвигается, еще сильнее впечатывая магнитофон в мой пах. По щеке непроизвольно скатывается слеза. – О-о! Ты не бойся. Я буду тебя защищать. Буду вышибать дерьмо из этих индейцев, пока они не уберутся отсюда навсегда, как миленькие. Слышишь меня?
– Да… – хватаюсь за живот. – Кажется, мне плохо.
– Да не будь ты таким неженкой…
– Меня сейчас стошнит.
Он отстраняется.
– Ты серьезно, что ли?
– Да, похоже, пиво или съел что-то… Я не…
– Ну, иди тогда во двор. – Вскакивает, толкает меня к двери. – Мне здесь этого дерьма не надо.
– Я в кусты отойду. Мне слишком стыдно.
– Давай, я здесь подожду.
Бегу.
Так, хорошо, хорошо-хорошо… Меня уже не видно. Вскакиваю на Стингреймобиль и жму педали с такой силой, словно от этого зависит моя жизнь. Где он? Вот. Мой магнитофон. Все еще записывает. Привет. Тестовая запись. Мое имя – Джонатан Коллинз. Мне семнадцать лет. Сегодня… какое-то июля 1973 года. И у меня все хорошо. Ха, у меня не просто все хорошо! Я…
Я…
Я – ЭТО Я…
57
– О, какие люди! Привет, Джонатан! Сто лет тебя не видел, сынок!
– Привет, Честер.
Он перестает полировать бокал, одетый, как всегда, в наглаженную белую рубашку и черные брюки. Мурлычет Кэрол Кинг. Альма сидит все за тем же столом, уйдя мыслями в никуда, обвившись вокруг бутылки. У дальнего конца стойки милуется парочка, еще какой-то парень в армейской куртке играет сам с собой в бильярд, в темноте не видно кто, – но точно не дядя Расселл. И не папа. Ффух.
Такое ощущение, что здешняя жизнь словно встала на паузу, в то время как моя, трахбахтарарах, ВРЕЗАЛА СО ВСЕЙ ДУРИ ПО КЛАВИШЕ ПЕРЕМОТКИ.
– У тебя все нормально, сынок? – спрашивает Честер.
– Привет, малыш! – окликает Альма, бросаясь ко мне. – Что, черт возьми, с тобой стряслось?!
Наверное, вид у меня еще тот.
Так и есть. Ловлю собственное отражение в зеркале за стойкой. Боже мой, вот это да! Сам себя не узнаю. Помимо целого вороха листьев, прутиков и бог-знает-чего-еще в стоящих дыбом волосах и потеков грязи на лице… глаза. В них стало больше жизни. Они теперь ясные. Будто я расстегнул и сбросил защитный, продезинфицированный насквозь сияющий скафандр, а под ним обнаружился косматый дикий хаос меня настоящего. Наконец-то свободного.
– Все нормально. Правда, честное слово.
– Ты что, сбежал из дома? Старик тебя обидел? Где он? – спрашивает Честер, его лицо собирается морщинами, мгновенно превращаясь в образ Крестного Отца. Росточку в нем всего-то полтора метра с кепкой, но не хотел бы я попасться ему под горячую руку.
– Нет-нет, я не знаю, где он. Думал, к этому часу он уже будет здесь… Слушай, помнишь, ты говорил, что смог бы меня выручить? Если понадобится?
– Конечно. В любой момент. Что тебе нужно?
– Ты говорил, что твой брат – полицейский. Хороший коп.
– Лучший в Сент-Луисе.
– Хорошо. Ручка есть?
Протягивает мне ручку. Я вынимаю кассету из магнитофона.
– Какое сегодня число?
Мы оба поворачиваемся к рекламному календарю пива Bud, висящему за стойкой. Девица на нем замотана в американский флаг и держит в разведенных в стороны руках две бутылки.
Пишу на ярлыке кассеты:
