– Еще как, парень, – кивает офицер. – Когда поймают, посадят в тюрьму.
– Как дядю Джонатана?
Обезьяны колотят кулаками по груди и ревут так громко, что даже тренер Питерсон отрывается от книжки. Я сползаю еще ниже, внимательно изучая завитки бумаги, застрявшие в пружинке блокнота.
– Эй-эй, – говорит офицер Эндрюс. – Успокойтесь… ну-ка, успокойтесь!
Я знаю, что он смотрит на меня. Знаю, потому что именно он десять лет назад арестовал моего Дядю-Которого-Нельзя-Называть – Коллинза. А поскольку городок маленький, эта история остается вечным шрамом на имени нашей семьи. Отец до сих пор бесится.
Вот все, что я знаю: тетя Мария и дядя Бланк были на пикнике на берегу озера Крев-Кёр. Мой дядя зашел в общественный туалет и, стоя у писсуара, прикоснулся к плечу этого самого Халка-Эндрюса. А что было дальше, вы знаете: ЧИК-ЗВЯК – и его увозят в кутузку. Тетя Мария решила, что мужа похитили, поскольку он так и не вернулся, поэтому обратилась в полицию, чтобы сообщить о пропаже, где ей сказали причину задержания. Она испытала такое унижение, что две недели спустя вскрыла себе вены двумя бритвенными лезвиями, и от этих несчастий у Дяди-Которого-Нельзя-Называть поехала кукуха. И все из-за одного-единственного прикосновения.
– А ну, рассадили задницы по местам, – командует он. – Пусть это будет уроком всем, парни. Держите глаза открытыми, сообщайте о любой подозрительной деятельности и берегитесь.
Больше ничего не слышу; даже не смотрю на него. Одно неверное движение – и окажусь в одной камере со своим Забытым Дядей, поэтому смотрю в пол и притворяюсь мертвым до конца урока.
Наконец офицер Эндрюс включает другой фильм, на сей раз о том, как правильно надевать презервативы. «Натяни его, прежде чем натянуть ее!» Это приводит Обезьян в гормональное неистовство, но, по крайней мере, их внимание отвлекается от меня…
И тогда я вижу это: убитый в хлам «конверс» метнулся по полу и тут же обратно. А там, где он был, осталась сложенная записка. И сверху нацарапано:
«Моему спутнику по туалетным путешествиям во времени».
Ох ты ж! Новый парень сидит позади меня? И когда только он пробрался в класс? Должно быть, я снова отключился. В любом случае здесь слишком темно, чтобы что-то разглядеть, но ЧТО ЭТО ЗА КЛОЧОК БУМАГИ?! Я торопливо придавливаю его ногой и жду. Хочется обернуться, но не смею двинуться. Лучше оставаться неподвижным, забытым…
Несколько минут спустя звенит звонок. Потолочные светильники жужжжжжат и мигают. Сползаю еще ниже. Пока Обезьяны толпой вываливаются из класса, медленно поднимаю бумажку и разворачиваю:
«ЗАБУДЬ О НИХ. КУДА ЛЕТИМ ДАЛЬШЕ?»
Когда оборачиваюсь, чтобы поблагодарить, его уже нет.
5
После обеда. Пятый период. Английская литература с мистером Дуликом. Углубленная. Я делюсь информацией не чтобы похвастаться, а потому что это: а) мой единственный углубленный предмет и б) любимый урок.
Не важно. Я совершенно уверен, что породил цунами во Вьетнаме бурчанием пустого желудка. И почему такое случается тогда, когда в классе особенно тихо? Девчонки хихикают. Я показательно оглядываюсь, якобы интересуясь, какой придурок устроил подобный шум.
Маленькая предыстория: прямо перед обедом, когда я крался по коридорам к персональному туалетному закутку, мистер Дулик заметил, что у меня в руках нет подноса с едой, и спросил почему. Я рассказал о Скотти. Не из желания заложить одноклассника, а потому что мне все равно нужно было вернуть доллар: если не спастись самому, то хотя бы спасти все человечество от папашиного гнева. Поэтому, когда прозвенел последний звонок к началу урока, мистер Дулик присел на край стола, подергал полиэстеровую рубашку в цветочек и, сложив руки на груди, просто сказал:
– Верни назад, что взял, Скотти.
Ну круто просто.
Теперь ждем, что будет.
Тот ворчит, запускает пальцы в волосы, отбрасывает их назад.
– Давай, приятель, жизнь слишком коротка для такого дерьма.
Мистер Дулик – самый близкий нам по возрасту из учителей средней школы, к тому же единственный, который позволяет сквернословить в классе. С одним правилом: брань должна подчеркивать некое страстное убеждение.
Скотти пыхтит на весь класс, выворачивая карманы красно-белого «леттермана»
[19]. Появление каждого нового предмета напоминает обратный отсчет секунд в новогоднюю ночь:
Пять – презерватив.
Четыре – упаковка фруктовой жвачки.
Три – помятая пачка сигарет.
Два – книжица спичек из таверны «Блюзовая нотка».
Один – моя скатанная в шарик долларовая банкнота!
Я едва не плачу. Клянусь, хор ангелов начинает петь с облачков, которыми Дулик расписал потолок. Скотти с размаху хлопает долларом о мою ладонь, шепчет сквозь сжатые зубы:
– Пидор! – и снова поворачивается лицом к доске.
Плевать. Я успеваю заметить нарисованное поверх Вашингтона сердечко перед тем, как сунуть бумажку в карман.
БУРРРРРРРРРРРК. Черт побери! Желудочный звук настолько громок, что я проверяю, не треснул ли пополам мой стол, прежде чем снова оглядеться. Будь здесь Старла, она бы одарила меня успокаивающей улыбкой, чтобы я не думал лишнего. Но ее по-прежнему нет. Может, заболела? Похищена инопланетянами? Загадка.
Мы пялимся на мистера Дулика, тот пялится в потолок. Лицо отечное, на щеках лоснятся густые бакенбарды, в глазах – обычно ярко-голубых – полно красных загогулинок. Секрет: он курит траву. Много.
Аарон Уортингтон, мой сосед по парте, которого иногда называют Аароном Нищебродом, ибо его папаша проиграл в карты все семейные деньги, из-за чего теперь они живут у озера, пихает меня локтем, прикладывает пальцы ко рту и глубоко вдыхает, делая вид, что затягивается и давится косячком, потом смеется.
Рядом с ним хихикает Джейн-Энн Холстид по кличке Огненный Лобок, то ли а) потому что у нее волосы сумасшедше-рыжего цвета, то ли б) потому что однажды ее поймали за сексом под стадионными трибунами, и после этого она несколько недель ходила, почесываясь.
Я игнорирую обоих и смотрю на мистера Дулика. Он заправляет каштановые кудри за уши и устремляет взор в окно. Деревья снаружи раскачиваются, щекоча небо мелкими розовыми цветочками, время от времени планирующими с ветвей. Последние знаки весны.
Класс застыл.
Все смотрят на него, потом друг на друга, потом снова на него.
Мистер Дулик трет глаза. Он что, плачет?
«Чтобы летать с быстротой мысли или, говоря иначе, летать куда хочешь, нужно прежде всего понять, что ты уже прилетел», – пишет он на доске оранжевым мелом.
