– Отдохни пока, – говорит он. – Принесу тебе холодное полотенце.
Падаю на подушку, закрываю глаза и уплываю далеко-далеко, обратно в свои сны…
Я снова стою посреди озера. Один.
– Уэб? Где ты? Помоги мне! Я застрял!
Зигги на Кресте поднимается из вод. По обе стороны от него струится водопад. Он отцепляет от креста руки и танцует под музыку. «Давай, Звездный Парень, помнишь, что́ там, посреди пространства и времени? Ты должен позволить себе уйти. Должен вернуться к нему». Потом делает вдох и взрывается миллионом красных мерцающих звездочек…
Приглушенный голос из далекой галактики зовет меня по имени: «Джонатан!»
Пытаюсь ответить.
– Джонатан!
Кто-то трясет меня.
– Джонатан!
Вскидываюсь. Это папа.
– Я что, сплю?
– Нет.
– Который час?
– Пять или около того. Ты проспал целый день. Ты в порядке, сынок?
– Кажется, да…
Прислоняюсь головой к стене трейлера, шлепаю ладонь себе на лоб. Потею, дрожу. И какой-то дикий зверь все еще скребется, пытаясь вырваться из моих легких, но я вернулся. Кажется. И температура спала. Кажется. Пару пуфов «питер-пол-и-мэри», вытираю лицо футболкой. Зря – она мокра насквозь.
Папа откупоривает себе бутылку пива, а мне протягивает стакан с водой.
– Выглядишь как сама преисподняя. На, попей.
Дверь открыта, и внутрь врываются зыбучие пески раскаленного воздуха. Хэл и Хизер стоят рядом, держась за руки, замышляя мою трагическую кончину.
– Мы идем на барбекю, тут недалеко, через пару трейлеров, – говорит папа. – Один чувак только что вернулся из Вьетнама. Ты с нами? – Он обливается пивом, стряхивает его тыльной стороной ладони. – Ты меня слышишь?
– Ага, – киваю. – Я лучше останусь. Мне нужно отдохнуть.
– Ты помнишь, зачем мы сюда приехали, правда?
– Ага…
– Угу. Отлично. Этот день я тебе еще дам, но завтра… Завтра будешь делать то, что я скажу. Понял?
И захлопывает за собой дверь трейлера.
Выползаю из постели, спотыкаясь, бреду к кухонной раковине и сую голову под кран, чтобы вода омыла меня, подобно ливню.
Ладно, я вернулся.
Типа того.
Роюсь в рюкзаке, ищу книгу, о которой говорил Зигги во сне, – «Чайка Джонатан Ливингстон». И читаю цитату вслух. Уэбу.
«Преодолеем пространство, и все, что у нас остается – это Здесь. Преодолеем время, и все, что у нас остается – это Сейчас. И неужели ты думаешь, что посреди Здесь и Сейчас мы не сможем повидаться разок-другой?»
Смотрю в бинокль.
– Да, – шепчу. – Думаю, вполне сможем. Разок-другой…
41
2 июля 1973 года, понедельник
На следующий день папа просыпается с той же лихорадкой, что была у меня. Или чем-то вроде того. В какой-то момент он проковылял в ванную пописать и велел мне «не дергаться». Потом снова уснул, уплыв в собственные горячечные сны.
Ну и ладненько.
Провожу утро в одиночестве, шепча магнитофону:
«Это Джонатан Коллинз, прямая трансляция с озера Крев-Кёр. Горячие новости: словно сорвало плотину – куда там Уотергейту! Постоянно поступают репортажи о том, что один-единственный шаг в сторону озера Разбитого Сердца опалит душу, уничтожит разум, и будешь бегать туда-сюда по водам, точно умирающий от голода безумец. О выживших не сообщается. Держитесь подальше. Как можно дальше».
Возможно, я всерьез теряю разум. Единственное, о чем могу думать, – как снова перенестись через озеро, но любой сценарий заканчивается тотальным уничтожением. Невозможность снова увидеть его хуже, чем когда ты пристегнут к Электрическому Щиту Позора. Клянусь, это разрывает меня на части изнутри…
Хватаюсь за грудь, комкая футболку…
Снимаю со стены бинокль и вглядываюсь сквозь него.
По-прежнему. Ничего.
Несколько часов спустя папа будит меня. Он с обычным реквизитом: бутылка в одной руке, сигарета в другой. Сидит, сгорбившись, тяжело дыша, редкие волосы прилипли ко лбу.
– Давай собирайся, идем на барбекю.
Вид у него бледный и серый. Точно он – картина по номерам, и кто-то забыл ее раскрасить.
– Еще одно барбекю? Разве ты не…
– Да, еще одно. Тот парень – клятый герой войны. Нам следует устраивать в честь него праздники каждый день!
– Ты уверен, что хорошо себя чувствуешь? Мы могли бы просто…
– Я в порядке. – Отец берет мокрое полотенце из раковины и отирает лицо. – Давай. Шевелись. Хизер уже там. Не хочу опаздывать.
Конечно, не хочешь. Проклятье, на сей раз выкрутиться не выйдет. Нужно нарастить еще пару тысяч новых силовых полей. Мои существенно уменьшились с тех пор, как я сюда попал.
Надеваю пинкфлойдовскую футболку для дополнительной защиты, но, очевидно, лихорадочные сны заодно превратили папу в модного колумниста, потому что он заставляет меня переодеваться. Снова и снова. Иисусе, да какая разница-то?! Ничто из того, что я выбираю, ему не нравится. После трех переодеваний…
1) любимой бирюзовой рубашки поло и белых теннисных шортов («Выглядишь слишком богато»),
2) футболки «Кардиналов» и красных хлопковых шортов в тон («Ты похож на мороженое»),
3) желтой майки с обрезанными под шорты джинсами («Смотришься как клятая девчонка»). ДА БЛИН!
…останавливаемся на футболке с картинкой с альбома группы Eagles, потому что на ней есть орел, и возвращаемся к белым теннисным шортам.
ГосподиПомилуйЗигги, а я и не знал, что мы собираемся на котильон-бал сливок трейлерного парка! Сам он идет без рубашки, в гнусных джинсовых шортах, которые носил последние три дня – собирается представлять меня как дебютантку какую-нибудь. Сует мне упаковку пива, чтобы я вручил ее как дар парню из Вьетнама, и мы отбываем. Я: сжимаю осколки Зигги на Кресте, аккуратно ссыпанные в карман шортов. Подготовка лишней не бывает.
Небо сегодня более яркого фиолетового оттенка, словно кто-то включил черный свет. От этого вода голубее, а трейлеры сияют ярче, костер впереди пылает как бешеный, и – ХЛЮП – одежда мгновенно прилипает ко мне, точно губка.
Взрыв «привет-привет-привет» и «что-это-что-это» дает пощечину воздуху. Дым, пахнущий древесиной гикори, клубится над костром, и празднующие реднеки уже вошли в полный режим вечеринки. Папу тут же облепляют его новые пивососущие рыгатели-приятели, Хизер прочно угнездилась на его коленях, и в результате я стою столбом как дурак. Что ж, хотя бы одет уместно.
Ставлю упаковку пива на картонный стол и петляю сквозь быстро растущую толпу разодетых в бикини крыс и чудовищ с голыми торсами. Кажется, все они перестают хихикать и рыгать, чтобы уставиться на меня, проходящего мимо. Сынишка Хизер гоняет по камням машинки, периодически врезаясь ими в мои кеды.
