Доценко достает из кармана небольшой фотоаппарат, делает несколько снимков тела с разных ракурсов, затем записывает в блокнот пару слов.
Один из лаборантов включает лампу над столом. Тело Харона Семеновича освещается ярким белым светом.
Катасонов оглядывается по сторонам, крутит в руке скальпель, задумчиво глядит на тело, а затем аккуратным движением втыкает лезвие в живот.
Струя черной жидкости бьет фонтаном прямо в его лицо.
Резко вздымаются паучьи лапки. Сжимаются пальцы трупа, вздрагивают его руки.
И мертвый Харон Семенович поднимает голову, лицо его искажено гримасой ужаса и отвращения, он открывает рот и издает нечеловеческий вопль, и черная жижа вместе с пеной хлещет из его рта.
Катасонов, Доценко и лаборанты испуганно отшатываются.
Тело Харона Семеновича вытягивается в струнку и выгибается дугой в сильной судороге: лапы его дрожат, руки трясутся, все мышцы напряжены, рот и глаза раскрыты, он продолжает кричать и брызгать пеной.
Его живот взрывается.
Черная жижа брызжет в стороны.
С бульканьем, шипением и треском переломанных костей из разорванного живота появляется нечто.
Черное, бесформенное, упругое, мясистое, безглазое, вымазанное в блестящей слизи.
Резким движением оно выставляет в разные стороны длинные членистые конечности, которые были сложены раньше внутри тела. Задевает висящую над столом лампу, и она раскачивается, играя тенями на забрызганных стенах.
Приходят в движение паучьи лапки — да, теперь это его паучьи лапки, — и бесформенное чудовище отделяется от человеческой половины трупа.
И из этой отвратительной массы вытягиваются бесчисленные тонкие щупальца с присосками на концах.
Катасонов, Доценко и лаборанты стоят, как вкопанные. На их лицах ужас. Они не могут пошевелиться.
Существо выбрасывает вперед четыре щупальца. Они одновременно присасываются к лицам людей, накрывая их целиком.
Они стоят и не могут пошевелить даже пальцем. Их парализовало.
А затем их тела становятся чуть более блеклыми, обесцвеченными, еще через несколько секунд обретают прозрачность, и контуры их размываются по краям.
И чем более прозрачными становятся жертвы, тем больше растет плоть чудовища, вздымается горбами и наростами, жирнеет, раздается вширь.
Тела Катасонова, Доценко и лаборантов превращаются в призраков из воздуха и тумана.
Чудовище растет. Удлиняются его конечности. Отрастают новые горбинки и складки.
Потом его щупальца, присоединенные к лицам, начинают мелко дрожать, как под электрическим напряжением.
И призрачные тела его жертв начинают темнеть, а над головами их появляется тусклое бледно-розовое сияние.
Тела наливаются темнотой, становятся плотнее, превращаются в силуэты из черного тумана, и нимбы вспыхивают ярко-алым над их головами.
Чудовище отпускает щупальца. Оно насытилось. Или насытило их?
Четыре черные тени с красными нимбами стоят перед ним.
Создание встает в полный рост, расправляет конечности и сшибает щупальцем штатив с камерой.
Стена, забрызганная жижей, и лужа на кафельном полу.
Всё.
— Так. Всем успокоиться, — сказал полковник.
Но по нему было видно, что он сам почти в панике.
Серега выключил запись и без сил уселся на корточки, глядя в пол пустыми глазами.
— Кто-нибудь встречал что-то похожее? — спросил он, подумав пару секунд.
Все молчали.
— Эта херня вылезла у него из груди и превратила их в мертвых святых, — сказал боец, сидевший рядом со мной. — А значит, тени, которые мы видели…
— Да, — проговорил полковник.
Руки его дрожали.
И снова, как тогда, в вестибюле, что-то громыхнуло прямо над нами, будто упала на пол тяжелая гиря.
Все встрепенулись.
— Оно всё еще здесь, — сказал полковник.
— Что будем делать? — спросил Серега.
— Пристрелим ее нахер.
Бойцы глядели перепуганно то на полковника, то вверх, на потолок, откуда доносился грохот.
— Ну что? — продолжал полковник. — Только не говорите, что зассали. Нас шестеро, четыре автомата, два пистолета. Завалим ее как пить дать. Близко не подходить, стрелять издалека.
Бойцы молчали, растерянно переглядываясь.
— Хорошо, — усмехнулся полковник. — Тогда я иду один.
— Не-не, ты чего, Сергеич, — заговорил один из бойцов. — Просто, ну… Страшно.
— У этой черножопой херни только лапки и щупальца. А у нас оружие и патроны. Мы круче, — сказал полковник.
Бойцы проверили магазины в «калашах», сняли с предохранителей.
— Другое дело, — улыбнулся полковник. — Пошли.
Осторожно прошли в коридор, стали подниматься по лестнице: первым шел парень с автоматом и подствольным гранатометом, аккуратно водя стволом в разные стороны и вглядываясь вдаль. За ним — полковник. Позади остальные.
На втором этаже было, как всегда, темно и грязно.
Шорох послышался вновь.
Полковник приложил палец к губам и указал в дальний конец коридора. Я помнил это место: там располагался кабинет Юферса с чуть приоткрытой дверью. Звук шел оттуда.
Очень медленно и осторожно стали приближаться к двери.
Подойдя вплотную, шедший первым боец с автоматом боязливо оглянулся на нас, дал понять, что сейчас откроет дверь. Одной рукой взял автомат наизготовку, другой схватился за ручку, вздохнул и резко рванул ее на себя. Сразу выставил дуло вперед и прицелился.
К нему в открытый дверной проем подбежал второй боец. За ним — остальные.
А потом опустили стволы, недоуменно глядя перед собой.
Мы с полковником бросились в кабинет.
— Ну наконец-то! Врываться ко мне с автоматами было совершенно необязательно, но понимаю ваше волнение. Вы проходите, присаживайтесь. Как писал Алистер Кроули, в ногах правды нет. Правды вообще нет. Или это не он писал?..
Капитан в своем расстегнутом кителе сидел в кресле Юферса, вальяжно закинув ноги на стол, и курил, стряхивая пепел прямо на зеленое сукно.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Из книги Андрея Тихонова «На Калужский большак»
26 декабря 1941 года, поселок Недельное
Батареи 693-го полка, вступив на подмогу пехоте, били по немецким танкам с возвышенности в километре от Недельного. Поскольку огонь приходилось вести осторожно из-за тесных уличных боев, сильно задержать продвижение техники не удавалось.
