Мне хотелось умереть. Прямо сейчас. Просто взять и умереть. Я поднял глаза на Капитана и сказал:
— Пристрелите меня.
Капитан покачал головой. Я не выдержал и сорвался.
— Почему? Почему?! — я почти кричал. — Вы пристрелили Юферса, а меня? Я ведь тоже стану… как он! Какая разница, сейчас или потом? Или дайте мне пистолет, я сам.
— Слушайте… — замялся Капитан. — Я уж, конечно, прошу прощения…
Он говорил медленно, долго подбирая слова, поглядывая то на меня, то на Катасонова, то глядя куда-то перед собой, и нерешительно ходил короткими шагами из стороны в сторону.
— Да, прошу прощения, это будет верно. Я вообще не хотел заниматься тем, чем сейчас занимаюсь. Знаете, я вообще изначально тоже не отсюда. Ну да вы поняли это по моему говору. Я…
Он сунул руки в карманы кителя, снова вытащил, пригладил волосы, заложил руки за спину, будто не понимал, куда их девать.
— Я вообще музыкант. Пианист. Был когда-то. Я попал сюда примерно так же, как вы. Не буду рассказывать как, просто я много шутил. И дошутился. Я не целиком здесь. Частично я еще там, но… Скоро буду здесь совсем и навсегда. Наверное… Ладно.
Я не понимал и не хотел понимать, что он говорит. Какое мне до этого дело? Я молчал и смотрел на него сквозь слезы.
— Неважно, — продолжил он. — Это слишком сложно. Я просто хотел сказать, что моя работа здесь — встречать людей. Я встретил вас и отвел туда, куда надо. На этом все. Я пошел.
Да наплевать, думал я. Теперь на все наплевать.
— Катитесь к черту, — сказал я дрожащим от слез голосом, непослушными руками надевая очки обратно.
Капитан вдруг задорно улыбнулся.
— Этим и займусь, — сказал он уже своим обычным бодрым голосом. — А пока — до свидания.
Он пошел к дверям — все так же сгорбившись и заложив руки за спину. У выхода он вдруг встал, обернулся и пошел обратно ко мне.
Приподнял китель, достал сзади из-за пояса пистолет, взял его за ствол и протянул рукоятью ко мне.
— Это вам, — сказал он. — Мой запасной, ношу на всякий случай. Используйте как хотите. Пистолет Макарова, полный магазин, восемь патронов. Надеюсь, знаете, как снять с предохранителя.
Я взял пистолет, он оказался непривычно тяжелым и холодным.
Капитан снова хищно улыбнулся, козырнул ладонью, развернулся и ушел.
Все перед глазами расплывалось от слез. Я сидел на холодном кафельном полу с пистолетом в руке и не знал, что делать дальше. Пустить пулю в висок? Да, самый простой и очевидный выбор. Быть может, после этого я проснусь.
— Я хочу, чтобы все это оказалось дурным сном, — сказал я вслух.
Катасонов подошел ко мне, неловко хлопнул по плечу.
— Это не сон, — сказал он. — Слушайте, вам надо отдохнуть, поесть и поспать. У нас в столовой осталось немного супа и картошки. Положу вас в какой-нибудь кабинет на диван, у нас тут теперь много свободных кабинетов…
Я вытер ладонью мокрое от слез лицо, всхлипнул, поднял голову.
— У вас разве нет охраны? Я думал, тут все посерьезнее устроено, — пробормотал я, пытаясь хоть как-то отвлечься от мыслей.
Катасонов хмыкнул.
— Ничего у нас нет, нет у нас ничего! — раздался сзади визгливый голос Доценко. — Разбежались все. Было пятьдесят человек, пятнадцать осталось. Как товарищ Юферс стал превращаться в это самое…
— Да, — сказал Катасонов. — Когда наш директор стал превращаться, люди стали уходить. Ушли лаборанты, ушли научные сотрудники. Неделю назад мы остались без охраны. Где они, что теперь делают — я не знаю. Может, к бандитам ушли, может, в «Прорыв». Может, уже по лесам бегают с ширликами. И что нам теперь делать…
— Пятнадцать человек, пятнадцать человек, это же полный… — продолжал Доценко. — Нет больше института. Как нам теперь изучать все вот это? И зачем теперь это изучать… Тут все, в общем-то, кончено, по большому счету.
— Кончено, — кивнул Катасонов. — Мы бы тоже ушли, но куда? Да и не выпустят за кордон. Тем более нас. Остается только сидеть и ждать чего-нибудь. Уверен, о нас вспомнят на Большой земле. Кого-нибудь пришлют.
— Пришлют они, ага… — сказал Доценко. — Пошлют они, а не пришлют. Нас пошлют.
— Ладно, — Катасонов поморщился, видимо, даже его стал раздражать голос Доценко. — Слушайте, вам надо поесть и поспать. Вставайте с пола.
Он помог мне встать. Ноги не слушались. Опять тошнило.
— Да… — пробормотал я. — Мне плохо. Вы говорили, что этот уголек снимает эффекты. Можно мне… Есть у вас инъекция?
Катасонов коротко кивнул.
— Пойдемте, — сказал он.
Я лежал на диване в пустом кабинете с выключенным светом, поджав руки и ноги в позе эмбриона. За окном начинало темнеть.
Так заканчивался мой первый день в Покрове-17.
Инъекция уголька, действительно, сделала немного лучше. Не кружилась голова, не тошнило — я чувствовал себя почти так же, как ощущает себя обычно здоровый человек.
Только чудовищная пустота пожирала изнутри, и непроглядно темный туман окутал сознание, будто бы чернота, которая приходит в эти края, попала внутрь и осталась во мне навсегда; будто я теперь навсегда стал ее частью, и она никогда не отпустит меня — да и зачем отпускать, если я теперь тоже эта чернота?
Может, и хорошо это, может, теперь, став чернотой, я стану чем-то другим, и мне будет проще в этих местах, и, быть может, не так уж и плохо, что я тут останусь. Доживу тут эти сорок дней в здравом уме, а потом…
Я завыл в подушку, стиснув зубы до крови в деснах.
Пусть это окажется сном, пожалуйста, пусть все это будет отвратительным сном, а потом я проснусь в своей машине и поеду домой, просто поеду домой, Господи, пожалуйста, можно так?
Поеду домой, да.
Сейчас надо уснуть, тихо и спокойно уснуть, сладко задремать, скорчившись на этом ободранном диване, чтобы проснуться в своей машине.
Утро, сиреневое рассветное небо, плотный туман на полях, ровно гудит мотор, и я еду по трассе, а впереди — блокпост с зелеными солдатиками, и вот он все ближе и ближе, и я сбавляю скорость, подъезжая к ним, и останавливаюсь у шлагбаума.
Молодой призывник с улыбкой подходит к машине, козыряет, спрашивает учтиво:
— Документы?
Протягиваю паспорт.
Солдат смотрит на разворот, отдает паспорт обратно, снова улыбается, говорит:
— Все в порядке. Можете ехать.
Поднимается шлагбаум, и я трогаюсь с места.
А потом — быстро, будто в кино сменяются кадры один за другим — снова дорога на Малоярославец, потом Калуга, потом по трассе до Москвы, и по пути можно остановиться в кафе, пообедать и выпить кофе, и к ночи уже буду почти дома.
