— О какой работе ты говоришь? — хмыкнул старик. — За несколько лет, что мы сидели на окраине города, работу найти становилось все сложнее и сложнее. И это притом, что район и так почти обезлюдел. Сколько в твоем доме было, когда нас сюда свезли, и сколько сейчас?
Я промолчал. Риторический вопрос ответа не требует. За то время, что мы переселились на улицу Красильщиков, более половины наших соседей исчезли. Кто-то, не выдержав голода и скотского отношения отправился к чистым, сдался. Предпочли отказаться от своих богов. Но большинство просто вымерло.
— Почему нас сразу не казнили тогда? Зачем время тянуть?
Старик тихонько рассмеялся:
— Да затем, чтобы бунта не было. Если бы они взялись вешать и рубить головы тогда — был бы бунт. А сейчас и бунтовать некому. Даже те, кто остались, уже не станут. Привыкли быть овцами. И еще ждали, когда боги ослабнут, а то ведь и вступиться могли.
Я слушал старика, и понимал, что он прав. Его слова гармонично накладывались на мои мысли, усиливались беспокойством за оставшихся неизвестно где родителях.
— Так что-то же надо делать! — не выдержал я, чуть повысив тон. Тут же заозирался — как бы не услышал кто. Сдадут.
Старик усмехнулся, глядя на мои телодвижения. Действительно, я сам ответил на свой вопрос. Что можно сделать, если каждый пятый по слухам стучит жандармам. За крохотную поблажку, за пайку хлеба. А что? Это ведь не богов предавать!
От паровоза, приглушенный расстоянием, раздался свисток, вагон дернулся, стукнули блины сцепки. Поезд тронулся. На некоторое время все притихли, придавленные страхом неизвестности. Всем, не только мне, было страшно. Впрочем, долго сидеть в напряженном молчании невозможно. Люди снова начали переговариваться, где-то даже послышались смешки. Тот старик, с которым мы говорили до отправления, прислонился затылком к стене, и теперь, кажется дремал, или делал вид, что дремлет. Других собеседников для меня не нашлось. Да я и не искал — вся эта ситуация, наш разговор со стариком помогли мне принять решение. Мне нужно вернуться к родителям. И мне совсем не нужно туда, куда нас везут. Плевать, лагерь это, или плаха. Не хочу быть скотиной, которая покорно идет на убой. И потому, в то время пока остальные пытались устроиться поудобнее и заводили знакомства, я планировал побег.
Дверей в вагоне нет, кроме тех, что за спинами жандармов. Неизвестно, как ночью, но пока они спать явно не собираются — поставив между собой ящик, жандармы принялись по очереди швырять кости. Первая проблема — цепь. Пока что даже если карабинеры исчезнут и оставят двери вагона раскрытыми, сделать ничего не получится, если только не вообразить себе фантастическую ситуацию, что все мои товарищи по несчастью согласятся бежать одновременно. Это даже в теории выглядит глупо. Во-первых, на одной цепочке нас двадцать человек, такой толпой особо не побегаешь. Во-вторых… я оглядел товарищей по несчастью. На лицах отчаяние и покорность судьбе. Если у кого и проглядывает злость и нежелание подчиняться, погоды это не делает. Я пристегнут к цепи левой рукой, наручник выглядит надежно. Воровскими навыками похвастаться не могу, и вскрыть замок не смог бы, даже если бы у меня была отмычка. Осмотрел цепочку. Крепкая, блестит. Ни пятнышка ржавчины. Совсем тонкая, чуть тоньше мизинца, но руками не разорвешь, по крайней мере, быстро и без больших усилий. Так, чтобы окружающие не успели отреагировать. Я нащупал в кармане свой самопал. Да, пожалуй, это может помочь. Калибр достаточно большой. Если выстрел и не перерубит цепочку, то, по крайней мере, повредит. Это будет громко, но тут ничего не поделаешь.
Только все это бессмысленно, пока жандармы на посту. Оба внешне расслаблены и увлечены игрой. По ящику из-под цепи скачут кости, мелкие монеты переходят из рук в руки. Однако то один, то другой нет-нет да оглядывает вагон. Бдят. Стоит кому пошевелиться — тут же настораживаются, провожают взглядами. По моим ощущениям, три часа уже мы в вагоне. Многие арестанты нервничают. Кто устал сидеть, кому уже начинает подпирать. Еще несколько часов и начнутся стоны и ругань — как только кто-то не выдержит. Конвоир явно не шутил, зеленых стоянок действительно не предусмотрено. Вот и подождем. Чем больше суеты, тем для меня лучше.
Время тянулось. Монотонный перестук колес и легкое покачивание вагона на неровностях рельсов убаюкивали — я даже начал периодически щипать себя, чтобы оставаться бодрым. Пару раз заметил острый взгляд того старика, что разговаривал со мной, когда мы только оставались в вагоне. Должно быть, что-то заподозрил. Возможно, он провокатор — я слышал, бывают и такие. Вряд ли их много, но слухи среди неблагонадежных ходят. Не важно. Он просто не успеет донести, когда придет время действовать.
Карабинерам уже наскучила игра, теперь они просто сидят. Один даже дремлет, второй лениво чистит револьвер. Я пригляделся внимательнее. Вебли МК-1. За время работы в мастерской с такой машинкой я познакомился отлично, что и не удивительно. Очень уж они массово использовались — вон, даже многие жандармы предпочитают менять штатный Уберти, в котором используются устаревшие бумажные патроны, на эту вершину военной мысли с Кельтских островов. Я, кажется, даже в прошлой жизни слышал это название, и не раз потом гадал — похож ли этот Вебли на тот, из моего мира? Впрочем, здесь вообще часто встречались названия, вызывающие эффект дежавю, и я давно перестал обращать на это внимание. Основное оружие, винтовка системы Спенсера, отложена в сторону. Не дотянуться. Ни мне, ни даже тем конвоируемым, что находятся ближе всего к жандарму.
Обстановка, между тем, накалялась. Кто-то из пассажиров не выдержал — оконфузился. Соседям, это, естественно не понравилось. Ругань, сначала тихая, переходит во все более горячую стадию. Пассажиры уже почти не сдерживают голос. Оба жандарма проснулись, тот, что чистил револьвер, рявкнул, требуя, чтобы спорщики заткнулись. Даже окрик подействовал ненадолго. Люди устали и на взводе. В вагоне духота, несмотря на большое количество щелей. К запахам пота и страха добавился еще один. Я уже несколько минут сижу, прикрыв глаза и не шевелясь. Плевать, если пойдет кровь носом — сейчас никто не удивится.
— А ну заткнулись, уроды! — снова кричит конвоир, но на этот раз его не слышат. Конфликт уже перешел в ту стадию, когда от криков переходят к физическим методам воздействия. Драться, будучи скованным цепью трудно, но энтузиазм компенсирует все неудобства. Количество вовлеченных в драку увеличивается лавинообразно — теснота способствует. Жандармы вскакивают, начинают пробираться к эпицентру, щедро раздавая удары прикладами. Жаль, что я нахожусь слишком далеко от драки. А может быть, хорошо. Один из жандармов снова замахивается, чтобы отпихнуть очередного бедолагу, оказавшегося на пути. Я вижу, как ремень винтовки взметнулся от резкого движения. Жандарм стоит спиной к своему товарищу и не видит, что тот как раз откинулся назад, чтобы тоже замахнуться. Я прикладываю совсем небольшое усилие, и вот, ремень чуть меняет свою траекторию, чтобы захлестнуть шею второго жандарма. В эту секунду я выхожу из транса. Наши движения совпадают. Жандарм резко опускает приклад на голову очередного пассажира, а моя рука как раз метнулась в карман плаща. Удар у карабинера не вышел. Помешал ремень, захлестнувший шею его товарища. Зато второй жандарм, которому что-то обвило горло и резко дернуло, заваливается назад, всплеснув руками и теряя винтовку. Выстрел!
