Поперхнувшись водой, Найл сквозь пелену на глазах различил впереди смутно забрезживший свет. Однако облегчение сменилось тревогой, когда до него дошло: свод подземелья становится таким низким, что выход смотрится не более чем щелью, способной попросту расплющить утлую скорлупку. Но не успел он и глазом моргнуть (а не то что испытать облегчение), как лодка пулей вылетела из подземелья. Резанувший свет на мгновение ослепил. Проморгавшись, Найл увидел, что река вокруг разлилась, а берега окаймляет растительность.
Желание было одно: скорее на сушу. Найл машинально ухватился за торчащий над водой сук дерева, но тот обломился, а он сам чуть не вывалился из лодки.
Следующую сотню метров река продолжала расширяться, быстро смиряя свой строптивый нрав. Вместе с тем лодку за это время отнесло от берега на достаточно большое расстояние. Дальше река снова сделалась уже. Найл изготовился поймать первое корневище, какое только подвернется. Он так сосредоточился на береговом склоне, что спохватился, лишь когда течение понесло лодку к очередному водопаду — небольшому, метра полтора. А между тем, если не зевать, можно притормозить о скальную глыбу посреди потока. Но лодка уже летела с обрыва стремглав, а вместе с ней и Найл, вниз головой. Стукнулся затылком обо что-то твердое и ощутил напоследок, как в рот и нос хлынула вода.
А потом в мозгу словно разбили лампочку.
Он лежал вниз лицом; в голове будто кто махал кувалдой. Вмиг набежала тошнота, и желудок задергался в спазмах, но наружу вышла лишь вода, которой Найл успел наглотаться.
Вот его вроде, подхватив под руки, поволокли через прибрежные заросли, но изнеможение было такое, что происходящее даже не вызывало любопытства. Тошнота начала постепенно отступать, сменяясь отрадной прохладой. Найл усилием воли открыл глаза, но лишь сообразил: со зрением что-то не то. На него смотрело лицо, но не привычное, а как будто отлитое из стекла или же высеченное изо льда. Недолго помаячив, личина словно истаяла в воздухе.
Молотобоец в черепе унялся, но удар о камень, судя по всему, был действительно нешуточным. Впечатление такое, что досталось и спине. В вернувшееся сознание почему-то втемяшилось, что из беды Найла выручил жук-бомбардир. Постепенно это впечатление произвольно перетекло в подобие сна, где фигурировали какие-то деревья под водой.
Открыв глаза вдругорядь, он различил над собой густую листву и понял, что лежит на спине под сенью дерева. Медальон выпростался из-под туники, и Найл поспешно закинул его обратно, причем не той стороной.
Внезапная боль надавила на глаза так резко, что он чуть не вскрикнул.
Справа от себя он уловил движение, но когда повернул голову, в очередной раз сделал вывод, что зрение ему изменяет. Глазам представали не четкие контуры, а лишь зыбкие, размытые очертания, как дым от костра. Но ощущения опасности не было, и это обстоятельство позволяло спокойно прикрыть веки. На этот раз забвение являло собой нечто большее, чем обычный сон.
Очнулся он от неприятного ощущения: мокрая одежда липла к телу. Стоило шевельнуть головой, как резкая боль заставила стиснуть зубы. Потянувшись, Найл осторожно коснулся затылка. Затылок, разумеется, саднило, а на пальцах виднелась кровь. Судя по небу в просветах леса, день клонился к закату. Найл кое-как сел, попутно обнаружив, что голова его все это время находилась на подобии подушки; к окровавленным волосам пристал сухой листок. На расстоянии, где-то в сотне шагов, немолчно шумела река. Кто-то определенно оттащил его от воды и предусмотрительно нагреб под голову листьев. Все указывало на какое-то разумное существо, причем благорасположенное. Но где он, этот загадочный спаситель?
Секунду спустя, уловив краем глаза постороннее движение, он повернул голову и вскрикнул. Что неудивительно: представшее перед глазами было настолько диковинным, что прямо-таки ввергало в оторопь. Существо напоминало человека, по крайней мере сложением тела, но контуры его были такими размытыми, такими неопределенными, что невольно возникал вопрос, а все ли в порядке со зрением. Силуэт постоянно менялся, словно ему невмоготу собраться в фокус. Когда Найл уже смирился с мыслью, что незнакомец действительно полупрозрачен, как будто бы сделанный из воздушного желе, лицо v того достигло, можно сказать, прочности, вновь обретя сходство со льдом или стеклом. Остальное же тело казалось почти невидимым, как будто голова плавала в воздухе сама по себе.
Найл испытал даже подобие облегчения, когда цвет существа сгустился до иссиня-зеленого и появилась возможность рассмотреть все тело. Сразу стало понятно, что это все-таки не человек. Лоб был вне всякой пропорции С остальным лицом — вдвое больше, с дыркой по центру вроде рта. Черты в целом напоминали не человека, а скорее обезьяну с широченными ноздрями, обвислый же губастый рот придавал сходство с рыбой. Огромными, в полголовы, были и уши (мочки у которых отсутствовали), образуя над плечами одно целое с шеей. Глаза-буркалы с коричневыми крапинками делали создание похожим на какое-нибудь ночное животное. Худое тело перевивали узловатые мышцы, так что руки-ноги смотрелись живой иллюстрацией к какому-нибудь пособию по анатомии. Окрас у существа постоянно гулял между зеленым и синим; впечатление такое, будто зыбкое постоянство цвета достигается усилием воли.
Секунду спустя Найл ощутил в голове странное, почти на болевом пороге, высокое посвистывание в сопровождении сухого, тоже неприятного треска, от которого хотелось поморщиться. Прошло немного времени, прежде чем Найл понял: с ним пытаются установить контакт, только вот мысль находится как бы на другой волне.
Превозмогая дискомфорт, Найл сиплым голосом спросил:
— Ты можешь говорить?
Ответом была внезапная перемена окраса с зеленого па мерцающий коричневый, что Найл инстинктивно истолковал как выражение отчаяния. Открылось отверстие в огромном лбу. При этом оттуда хлынул звук столь громкий, что у Найла как будто заложило уши. Этот звуковой напор можно было сравнить разве что с высоким шумом ветра в купах деревьев. А так как извлечь нечто подобное по громкости никакому зеву не под силу, то напрашивался вывод: здесь не обходится без телепатии. Либо этот крик полностью чудится Найлу, либо он усилен мозгом незнакомца.
Тут до Найла дошло, что они уже не одни. Из густеющего сумрака выбралось с полдюжины таких же существ, которые смотрели на нежданного гостя с нескрываемым интересом. Они тоже были полупрозрачны и то и дело исчезали, частично или почти полностью. Найл интуитивно понимал, что первый из его новых знакомых выказывает исключительное почтение уже тем, что старается удерживаться «наяву», а не впадает в естественное для себя состояние прозрачности.
Было ясно, что существо пытается разговаривать, но на некоем запредельно чужом, недоступном людскому восприятию языке. С мозгом Найла периодически что-то происходило: в ушибленной голове то и дело стреляли спазмы, а в ушах возникало глухое гудение.
Он пытался передавать мыслительные образы, как при общении с пауками. Это вызывало продолжительные паузы, словно прозрачные существа пытались вникнуть в то, что Найл им говорит, — несомненно, все незнакомцы пребывали меж собой в непрерывном контакте. Затем в голове начинало гудеть, но на слегка иной ноте, будто бы существа экспериментировали, пытаясь звучать более доходчиво.
