– Слушаю? – спросила она. У нее был чистый, сладкий, фальшиво вежливый голос, привыкший к выпрашиванию.
– Я ищу Стефана Мамцажа, – был ответ.
Женщина отодвинулась и открыла дверь, впуская Шацкого. В лицо ударил застоявшийся смрад, от которого Шацкий почувствовал тошноту, но вошел. Он знал, что через несколько минут привыкнет к нему, как и к трупному запаху морга. Но это знание слабо утешало. Комната представляла собой маленькую темную студию с кухонным придатком, в котором рядом с недействующей плитой стоял баллон с газом. Очевидно, хозяевам давно отключили газ. И электричество. Было еще светло, но воткнутые в стеариновую лужу свечи явно служили не только для создания настроения за вечерним бокалом. Бутылки из-под вина рядком стояли под окном, а на подоконнике ровной шеренгой выстроились красные пластиковые пробки к оным.
– К тебе гость, капитан, – крикнула она в глубь квартиры. Ее тон не оставлял сомнения в том, кто главный в этой малине.
С топчана поднялся маленький мужчина с крохотным личиком. На нем была надета полосатая рубашка и старый пиджак. Его взгляд казался удивительно добрым и грустным. Он подошел к Шацкому.
– Я вас не знаю, – сказал он беспокойно.
Шацкий представился, из-за чего беспокойство собеседника сильно возросло, и коротко объяснил, что его сюда привело. Капитан в отставке покивал, сел на кушетку и указал ему на место в кресле. Шацкий тоже сел, скрывая отвращение и стараясь не глядеть на места, где видел проползающего таракана. Он терпеть их не мог. Пауки, змеи, скользкие улитки, дары моря – ничто в нем не вызывало такого отвращения, как маленькое, коричневое, необычайно шустрое насекомое, при раздавливании которого раздавался мерзкий хруст и который агонизировал после этого в белой липкой мази. Он замедлил дыхание, чтобы не обонять смрада квартиры. В то же время ему хотелось глубоко вздохнуть, чтобы справиться со своим страхом перед насекомыми. С минуту Шацкий боролся с собой. Наконец набрал воздуха в легкие и медленно его выпустил. Стало лучше. Ненамного, но лучше.
Мамцаж впал в задумчивость. Женщина – он сомневался, что это была жена, – предложила Шацкому кофе, но он отказался. И без того был уверен, что она станет клянчить у него деньги на выходе. Предпочел бы просто подать милостыню, чем платить деньги за то, чего наверняка не сумел бы проглотить.
– Вы вообще помните это дело? – поторопил Шацкий.
– Помню, пан прокурор. Убийства не забываются. Вы ведь знаете.
Шацкий кивнул. Сущая правда.
– Я только стараюсь припомнить как можно больше подробностей. А ведь это было почти двадцать лет назад. Не скажу, который тогда был год, но наверняка 17 сентября. К нам приехал тогда какой-то важный чин из СССР, и мы смеялись по углам, что если приходят русские, обязательно 17 сентября.
– Тысяча девятьсот восемьдесят седьмой.
– Возможно. Наверняка перед тысяча девятьсот восемьдесят девятым. Еще моментик. Мне нужно подумать…
– Поторопись, Стефан, – проворчала женщина, после чего добавила сладким голосом: – Не будет же пан прокурор сидеть тут вечно.
Лицо Шацкого приняло самое холодное выражение.
– Прошу вас не мешать капитану, – сказал он. – Советую по-хорошему.
Угроза была туманной, поэтому женщина могла понять ее как угодно. Она униженно извинилась и ушла вглубь помещения. Несмотря на это, Мамцаж напрягся и заговорил, неуверенно поглядывая в сторону прячущейся в темноте метрессы. А может, и жены. Шацкий прервал его.
– Сердечно прошу прощения, – обратился он к женщине. – Не могла бы пани оставить нас на четверть часа вдвоем? Умоляю вас простить меня, но этот разговор имеет огромное значение для следствия, которое прокуратура ведет совместно с полицией.
Собранные в одной фразе слова «следствие», «прокуратура» и «полиция» возымели действие. Не прошло и пятнадцати секунд, как за женщиной закрылась входная дверь. Мамцаж не отреагировал. Он продолжал думать.
Теодор Шацкий поглядел в окно, чтобы не замечать веселящихся на ковре тараканов. В душе он усмехнулся, поскольку лоджия выглядела как перенесенная сюда из другой квартиры. Все чистенькое, барьер и балюстрада недавно выкрашены в голубой цвет, в зеленых горшках густо и ровно росли петунии. По бокам на деревянных постаментах стояли горшки с розами. Как это возможно? Чья это заслуга, его или ее? Ему было любопытно, но он знал, что об этом не спросит.
– Мне очень жаль, но набралось немного, – отозвался, наконец, Мамцаж. – Я оказался первым из офицеров, прибывших на место происшествия, появился в квартире на Мокотовской, когда там был только несвежий труп, его сестра в ступоре и двое патрульных, повторявших без конца, чтобы она не расстраивалась. Труп выглядел ужасно. Парень лежал в ванне с перерезанным горлом. Он был голым и связан – руки связаны за спиной и приторочены к связанным же ногам. В квартире все перевернуто вверх дном и, как потом выяснилось, когда приехали родители покойного, тщательно ограблено, удивительно тщательно. Исчезли все ценные вещи.
– Почему удивительно?
– Обычно взломщики действуют в спешке. Берут то, что лежит на поверхности, и то, что можно спрятать в сумку. Никто не хочет рисковать больше, чем следует. Здесь грабители располагали большим временем, благодаря тому, что застали кого-то дома.
Шацкий попросил пояснить.
– Я думаю, что когда они вломились в квартиру и застали в ней паренька, Камиля, вначале были удивлены, а потом быстро схватили его и связали. Может, пытали для забавы. Хотя я думаю, что вначале не собирались убивать. Узнали, что остальные члены семьи не вернутся раньше, чем на следующий день. Время у них было. Возможно, они долго просидели, решая, что делать с пленником, который их рассмотрел. За это время они заглянули в каждый ящик, вытащили каждое колечко.
– И, наконец, убили?
– И, наконец, убили.
– Рассматривалась ли какая-нибудь другая причина, кроме грабежа?
– Нет. Может, только вначале, но очень быстро по городу разнеслась весть, что какая-то морда с Гоцлава хвасталась, как они связали и прирезали одного фраера, делая квадрат
[95]. Но след оборвался, видимо, морда была не из местных, только жила на Гоцлаве. Дело шло в никуда, не было даже ниточки, за которую могло бы зацепиться следствие. Никаких наводок, следов, отпечатков пальцев. Не прошло и месяца, как дело угодило в шкаф. Я помню, что злился до потери сознания. Не мог спать целую неделю.
Шацкий подумал, что история расследования, проводившегося Мамцажем, удивительно похожа на его собственное следствие. Хватит с него этих совпадений.
– А что это была за квартира?
– Небольшая, но полная книг. Что до меня, приводящая в робость. Я простой человек, торопился, когда их посетил, а они мне подали кофе в элегантной чашке тонкого фарфора. Я боялся, что могу ее разбить, когда буду мешать сахар, поэтому не добавил молока и не посластил. Я помню комнату, полную книг, родителей Сосновского (дочку отправили в деревню) и вкус горького кофе. Не мог им ничего сказать, кроме того, что мы «временно приостанавливаем» следствие и не в состоянии найти виновников. Они смотрели на меня так, будто я был одним из убийц. Я вышел, как только допил кофе. Больше я их не видел.
