– Только не опаздывайте, – предупреждает Эмили. – Нужно купить попкорна. А за ним всегда очередь.
Я бросаю чемодан в шкаф в своей узкой комнатке на четвертом этаже, сажусь на кровать, несколько раз подпрыгиваю. Матрас тонкий, со скрипучими пружинами. Но мне все равно весело. Поездки с Нильсенами всегда были упорядоченными, бессобытийными – молчание в машине, заранее оговоренная цель, сонное возвращение домой по темноте, мистер Нильсен сидит, выпрямившись, на переднем сиденье, миссис Нильсен рядом, не сводя глаз с разделительной полосы.
Я спускаюсь, Эмили стоит одна посреди вестибюля. Я спрашиваю, где Лилиан, она только подмигивает:
– Ей вдруг нехорошо сделалось. Потом к нам присоединится.
Пока мы идем в кинотеатр – до него пять кварталов, – до меня доходит, что Лилиан с самого начала не собиралась с нами в кино.
Фильм «Волшебник страны Оз» – изумительный и странноватый. Черно-белые поля сменяет техноколоровый сказочный пейзаж, настолько же живой и непредсказуемый, насколько обыденна и знакома реальная жизнь Дороти Гейл. Когда она возвращается в Канзас, исполнив самое заветное свое желание, мир снова делается черно-белым.
– Как хорошо дома, – говорит она.
Дома, на ферме, жизнь ее простирается вдаль, к плоскому горизонту, уже населенному всеми людьми, которых ей суждено когда-либо узнать.
Мы с Эмили выходим из зала в сумерках. Я так погрузилась в мир картины, что подлинная жизнь приобретает налет нереальности; меня не покидает странное чувство, что я шагнула на улицу прямо с экрана. Вечерний свет мягок, подцвечен розовым, воздух нежный, как вода в ванне.
Эмили зевает:
– Ну и длинный же он.
Мне не хочется спрашивать, но ведь так положено.
– И что ты думаешь?
Она пожимает плечами:
– Летучие обезьяны – настоящая страшилка. А остальное… ну, не знаю, по-моему, скукотища.
Мы молча идем дальше, мимо темных магазинных витрин.
– А тебе как? – спрашивает она через несколько минут. – Понравилось?
Мне понравилось до такой степени, что я даже боюсь отвечать – наверняка прозвучит глупо.
– Да, – говорю я, не в силах переложить в слова бушующие внутри чувства.
Вернувшись к себе, я переодеваюсь во второй привезенный наряд – шифоновую юбку и цветастую блузку с пышными рукавами. Приглаживаю волосы, откидываю назад, потом расправляю пальцами, сбрызгиваю лаком. Встав на цыпочки, заглядываю в зеркальце над кроватью. В предвечернем свете у меня вид этакой серьезной чистюли. Видна каждая веснушка на носу. Вытащив косметичку на молнии, я накладываю на лицо мягкую, как масло, основу, потом тональный крем. Мазок румян, пройтись пуховкой. Провожу коричневым карандашом по векам, расправляю ресницы, наношу коралловую помаду, потом промокаю губы, наношу еще раз, опускаю золотой патрончик в сумочку. Оглядываю себя в зеркале. Все та же я, но мужества у меня прибавилось.
Внизу в вестибюле стоит Лилиан, держась за руки с молодым человеком, в котором я узнаю ее жениха Ричарда – по фотографии, которую она носит в сумочке. Ростом он ниже, чем я думала, даже ниже Лилиан. Щеки в буграх от юношеских прыщей. На Лилиан платье изумрудного цвета без рукавов, длиной точно до колена (сантиметров на пять короче, чем носят в Хемингфорде), и черные туфли на небольшом тонком каблучке.
Ричард притягивает ее к себе, что-то шепчет в ухо – у нее расширяются глаза. Она прикрывает рот ладонью, хихикает – и тут замечает меня.
– Виви! – восклицает она, вырываясь. – Ну надо же! Я, кажется, еще ни разу не видела тебя накрашенной. Тебе очень идет.
– Тебе тоже, – говорю я, хотя на деле ни разу не видела ее ненакрашенной.
– Как кино?
– Неплохо. А ты где была?
Она бросает взгляд на Ричарда:
– Меня перехватили.
И оба опять начинают хихикать.
– Можно и так сказать, – говорит он.
– Вы, надо думать, Ричард, – говорю я.
– Как вы догадались? – Он хлопает меня по плечу, чтобы показать, что дурачится. – Как, готовы сегодня повеселиться, Виви?
– Я уж всяко готова! – раздается из-за моего плеча голос Эмили, и до меня долетает аромат жасмина и роз – «Джой», соображаю я, из тех, что продаются у Нильсенов. Я поворачиваюсь и замираю, пораженная ее белой блузкой с низким вырезом и узкой полосатой юбкой, каблуками-шпильками и ярко-алым лаком.
– Салют, Эм, – говорит Ричард с ухмылкой. – Парни рады будут тебя видеть.
Мне вдруг становится неуютно в моей скромной юбке и закрытой блузке, в удобных туфлях и старомодных сережках. Я чувствую себя именно той, кто я и есть – провинциалка в большом городе.
Ричард уже обхватил за талию обеих девушек, пощипывает их, смеется, когда они пищат. Я оглядываюсь на портье, того же, что и днем, когда мы приехали. Длинный же у него рабочий день, думаю я. Он просматривает газету и поднимает голову только на взрыв заливистого хохота. Даже отсюда я вижу заголовок: «Парад немцев и Советов в Польше».
– У меня во рту пересохло, девочки. Пойдем-ка поищем водопой, – говорит Ричард.
У меня урчит в животе.
– Может, сначала поужинаем?
– Как скажете, мисс Виви. Хотя с меня и орешков в баре хватит. А вы как, девочки? – спрашивает он моих подруг.
– Так, Ричард, Вив сегодня в городе впервые. Не привыкла она к твоим декадентским ухваткам. Так что давайте-ка сначала поедим, – решает Лилиан. – А кроме того, нам, хрупким созданиям, небезопасно пить на голодный желудок.
– В чем это небезопасно? – Он притягивает ее ближе, Лилиан взвизгивает, а затем отпихивает его, чтобы не заигрывался.
– Ладно, ладно, – говорит он с преувеличенной покорностью. – В Гранд-отеле есть музыкальный бар, где дают пожрать. Помню, ел там как-то недурной бифштекс. И знаю наверняка: мартини у них отменный.
Мы выходим на улицу, теперь очень оживленную. Вечер великолепный: тепло, деревья оделись в густой зеленый убор. Цветы свешиваются из вазонов, они разрослись, слегка одичали на самом последнем рубеже лета. Мы идем не спеша, настроение у меня поднимается. Толпа незнакомцев, в которую я попала, заставляет переключиться с самой себя, предмета поднадоевшего, на окружающий мир. Можно подумать, я в чужой стране, где мало что похоже на мою обычную упорядоченную жизнь, в которой и ритм и рутина абсолютно предсказуемы: весь день в магазине, ужин в шесть, тихий вечер – домашние задания, лоскутное одеяло или бридж. Ричард, с его почти карнавальным лоском, видимо, отчаялся включить меня в общую компанию. А мне это и не нужно. Как прекрасно идти, молодой, по улице большого города.
Мы подходим к тяжелым, из меди и стекла, входным дверям Гранд-отеля, швейцар в ливрее распахивает их перед нами. Ричард вплывает внутрь с Лил и Эм – так он их называет – под руку, я проскальзываю следом. Швейцар приподнимает фуражку, когда я говорю ему спасибо.
