После этого я решаю: расстраивать их себе дороже. Я не вылезаю из окна спальни, не спускаюсь по водосточной трубе, как Джуди; я хожу в школу, работаю в магазине, помогаю готовить ужин, делаю уроки и ложусь спать. Иногда гуляю с мальчиками – всегда вместе с подругой и другим мальчиком или в большой компании. Один мальчик по имени Ронни Кинг относится ко мне с особым вниманием и даже дарит мне колечко. Но я так боюсь расстроить Нильсенов, что избегаю любых ситуаций, которые могут показаться двусмысленными. Однажды, после прогулки вдвоем, Ронни делает попытку поцеловать меня на прощание. Губы его едва касаются моих, и я тут же отстраняюсь. Вскоре после этого я возвращаю ему кольцо.
Меня не покидает страх, что в один прекрасный день на пороге появится мистер Соренсон и объявит мне, что Нильсены передумали: я им слишком дорого обхожусь, со мной слишком много возни или я попросту не оправдала их ожиданий – и они решили меня выгнать. В кошмарных снах я сижу одна в поезде, который несется в пустоту. Или блуждаю в лабиринте из стогов сена. Или брожу по улицам большого города, смотрю на освещенные окна, вижу внутри семьи – но моей среди них нет.
Однажды до меня долетает разговор между миссис Нильсен и одним из покупателей:
– Жена послала меня за товарами, которые можно положить в корзинку: у нас в церкви ее собирают для мальчика из этого поезда сирот, – говорит он. – Помните такое? Приходили сюда такие – уже довольно давно – и привозили этих бедолаг-беспризорников. Я однажды даже ходил в Грейндж-холл в Олбансе, посмотреть. Жалко они выглядели. Короче говоря, на этого мальчугана несчастья так и сыпались: фермер, который забрал его к себе, колотил его почем зря, а теперь вот старушка, у которой он потом оказался, умерла, и он снова остался один. Форменное безобразие – отправлять сюда несчастных детей совсем одних, чтобы о них тут заботились; можно подумать, нам своих бед мало.
– Гм, – невыразительно произносит миссис Нильсен.
Я подбираюсь поближе, гадая: а вдруг они говорят про Голландика. А потом соображаю: ему же уже восемнадцать. Достаточно взрослый, вполне может остаться один.
В один прекрасный день, лет в шестнадцать, я обвожу глазами магазин и понимаю, что с тех пор, как я здесь поселилась, он почти не изменился. А говоря по совести, многое стоило бы поменять к лучшему. Очень многое. Прежде всего, посоветовавшись с мистером Нильсеном, я перемещаю журналы ко входу, ближе к кассе. Шампуни, лосьоны и бальзамы, которые ютились в дальнем конце, переставляю на полки с аптечными товарами – теперь вместе с рецептурными лекарствами можно заодно купить пластырь или мазь. Ассортимент женского отдела больно уж скуден, что и понятно, потому что мистер Нильсен в этом полный невежда, а миссис Нильсен это совсем не интересно (ей случается накрасить губы, но цвет помады она выбирает наугад, а накладывает ее как попало). Вспомнив длинные беседы про чулки, пояса и косметические ритуалы в доме у миссис Мерфи, я предлагаю сделать отдел больше и разнообразнее, – например, купить у одного из поставщиков крутящуюся вешалку для чулок, на которой было бы видно, какие со швом, какие без, да еще и дать об этом объявление в газете. Нильсены принимают мой совет скептически, но все чулки разлетаются в первую же неделю. На второй мистер Нильсен удваивает обычный заказ.
Я вспоминаю слова Фанни: любая женщина хочет выглядеть красиво, сколько бы у нее ни было денег в кармане, и убеждаю мистера Нильсена заказывать всякую недорогую мелочевку – блестящую бижутерию, плисовые перчатки, круглые разноцветные браслеты, яркие шарфики с набивным рисунком. В школе есть несколько девочек, которых я пристально рассматриваю: они на класс-другой старше меня, и состоятельные родители водят их покупать одежду в универмаг «Твин-Ситис». Я подмечаю, что они носят и что едят, какую слушают музыку, о каких машинах мечтают, какими кинозвездами восхищаются. Как сорока, тащу эти сучки́ и соломинки к нам в магазин. Девочка, например, наденет пояс нового цвета или фасона или жокейскую шапочку, сдвинутую набок, и я в тот же день лезу в каталоги поставщиков и ищу там такие же. Я выбрала из каталогов манекены, похожие на этих девчонок, – с бровями в ниточку, губами бантиком и мягкими волнистыми волосами, нарядила их по последней моде. Я узнаю, какие этим девчонкам нравятся духи, например «Блю-грас» от Элизабет Арден, – и мы включаем их в ассортимент наряду с тем, что неизменно пользуется успехом у женщин – «Джой» от Жана Пату и «Воль де нюи» от Герлен.
Дела идут хорошо, мы сдвигаем стеллажи теснее, устанавливаем в конце специальные витрины, плотнее забиваем полки. И вот владелец соседнего помещения закрывает свою ювелирную лавку «У Рича», и я убеждаю мистера Нильсена переоборудовать ее, расшириться. Склад будет в подвале, а не в задних комнатах, а сам магазин мы поделим на отделы.
Цены мы держим низкие, снижаем еще больше для ежедневных распродаж и скидок по купонам в газете. Вводим схему, по которой за дорогие покупки можно платить по частям. Ставим аппарат с газировкой, чтобы покупатели задерживались подольше. И магазин процветает. Похоже, мы единственные, кто так вот управляется в этой беспросветной экономической ситуации.
– А ты знаешь, что самое красивое в тебе – глаза? – осведомляется Том Прайс на уроке математики в выпускном классе, нагибаясь над партой, чтобы рассмотреть их: сначала один, потом другой. – Карие, зеленые, даже немножко золота есть. В жизни не видел столько цветов в одной паре глаз.
Я ежусь под его взглядом, но днем, вернувшись домой, наклоняюсь поближе к зеркалу в ванной и долго разглядываю собственные глаза.
Волосы у меня уже не прежнего медного оттенка. Со временем они сделались темнее и тусклее, цвета палых листьев. Стригусь я по моде, по крайней мере по моде нашего городка – до плеч. А когда я начинаю пользоваться косметикой, меня посещает озарение. До того момента жизнь казалась мне чередой не связанных друг с другом превращений, из ирландки Ниев в американку Дороти, потом в другую американку Вивиан. В каждый новый образ приходится вживаться, поначалу в нем неуютно, как в новых туфлях, которые сперва нужно разносить. А с помощью красной губной помады я могу создать совершенно нового – пусть и недолговечного – персонажа. Я сама решаю, в кого теперь перевоплотиться.
Мы с Томом собираемся на вечер встречи выпускников. Он заходит за мной, приносит мне букетик на запястье – пышная белая гвоздика и две крошечные розочки; платье я себе сшила сама – из розового шифона, похожее на то, что было у Джинджер Роджерс в фильме «Время свинга»; миссис Нильсен одолжила мне свое жемчужное ожерелье и серьги к нему. Том любезен и благодушен до того момента, пока виски, которое он все прихлебывает из фляжки – она лежит в кармане отцовского костюма, тот ему велик, – не затуманивает ему голову. После этого он устраивает прямо на танцплощадке потасовку с другим старшеклассником, в итоге и его и меня выставляют с танцев.
На следующий день миссис Фрай, которая преподает английский язык у нас в двенадцатом классе, отводит меня после урока в сторону.
– Стоит ли тебе попусту тратить время на такого парня? – журит она меня. А потом советует подать документы в какой-нибудь колледж в другом штате, например в Смит-колледж в Массачусетсе, который она сама оканчивала. – Расширишь свои горизонты, – говорит она. – Разве тебе этого не хочется, Вивиан?
