Видя, что она ведет себя без лишних церемоний, и я без стеснения снимаю с себя все, остаюсь в одних штанишках. Миссис Мерфи вынимает вешалку, расстегивает молнию в боковом шве – я и не сообразила, что там застежка, помогает мне надеть платье через голову, вставить руки в длинные рукава, одернуть сборчатую юбку, вновь застегнуть молнию. Потом она делает шаг назад по тесной комнатке, осматривает меня, оправляет с одной стороны, потом с другой. Тянет за рукав.
– Теперь займемся прической, – говорит она и велит мне повернуться спиной, чтобы посмотреть. Шарит в кармане передника, вытаскивает «невидимки» и заколку побольше. Несколько минут распрямляет и закрепляет, зачесывает волосы назад, приглаживает непокорные пряди. Наконец, удовлетворенная результатом, она разворачивает меня, чтобы я взглянула на себя в зеркало.
Хотя я очень нервничаю перед встречей с Нильсенами, мне не удается сдержать улыбку. Впервые с того дня, когда мистер Грот оттяпал мне волосы, я выгляжу едва ли не хорошенькой. У меня никогда еще не было бархатного платья. Оно тяжелое, довольно жесткое, с пышной юбкой, которая крупными складками спадает до середины икр. Когда я шевелюсь, от платья исходит легкий запах нафталина. Мне кажется, что все прекраснее некуда, но миссис Мерфи все еще недовольна. Прищурившись и прищелкивая языком, она щупает материал.
– Погоди-ка. Я сейчас, – говорит она, исчезает и через несколько секунд возвращается с широкой черной лентой. – Повернись, – командует она; я поворачиваюсь, она перехватывает лентой мне талию, завязывает сзади на большой бант. Мы обе любуемся в зеркале результатом.
– Так-то. Ну ты прямо принцесса, милочка моя, – заявляет миссис Мерфи. – Черные чулки выстирала?
Я киваю.
– Ну так надевай. И твои черные туфли сюда в самый раз. – Она смеется, обхватив меня ладонями за талию. – Рыжеволосая ирландская принцесса, и где – в Миннесоте!
В три часа дня (как раз завьюжило, впервые в этом году) я здороваюсь в гостиной у миссис Мерфи с мистером и миссис Нильсен; мистер Соренсон и мисс Ларсен присутствуют тоже.
Мистер Нильсен похож на крупную серую мышь, с подергивающимися усиками, розоватыми ушками и крошечным ртом. На нем серый костюм-тройка, галстук-бабочка из полосатого шелка, в руке черная трость. Миссис Нильсен худенькая, даже хрупкая. Пышные волосы, черные с проседью, собраны сзади в узел. Темные ресницы и брови, глубоко посаженные карие глаза, губы подкрашены темно-красным. Кожа смуглая, без пудры или румян.
Миссис Мерфи помогает им расположиться, угощает чаем с печеньем, интересуется, каково было идти по городу в снегопад, пусть дорога и недолгая, вообще заговаривает о погоде: как сильно упала в последние дни температура, как на западе медленно собрались снеговые тучи, как вот наконец началась вьюга, все знали, что так и будет. Они гадают, много ли нынче выпадет снега, долго ли он пролежит, когда будут еще снегопады, какой вообще выдастся зима. Вряд ли такой же, как в 1922 году, когда то буран, то вьюга, без всякой передышки. А угольный снегопад 1923 года – не забыли еще? – тогда из Северной Дакоты принесло грязный снег, по городу намело высоченные сугробы, и многие неделями сидели дома. С другой стороны, вряд ли будет так же тепло, как в 1921 году – тогда выдался самый теплый декабрь за всю историю наблюдений.
Нильсены вежливо интересуются моей жизнью, я по мере сил пытаюсь отвечать на их вопросы – так, чтобы не показаться ни совсем несчастной, ни ко всему безразличной. Остальные трое взрослых следят за нами с наэлектризованной напряженностью. Я чувствую, как они внутренне умоляют меня ничего не испортить: сидеть прямо и отвечать развернутыми предложениями.
И вот наконец, когда перепробовано уже множество тем для разговора, мистер Соренсон говорит:
– Ну что же. Полагаю, все знают, зачем мы здесь собрались: определить, согласятся ли Нильсены дать Дороти дом, соответствует ли Дороти их потребностям. А посему, Дороти, скажи Нильсенам, почему ты хочешь оказаться у них в доме, что полезное ты сможешь туда внести?
Если говорить правду (вот только мистер Соренсон совсем от меня этого не ждет), я бы ответила просто: мне нужно теплое, сухое место, где можно жить. Чтобы там было достаточно еды, были одежда и обувь, которые защитят меня от непогоды. Я хочу жизни спокойной, размеренной. А больше всего я хочу, ложась вечером в постель, чувствовать себя в безопасности.
– Я умею шить и довольно опрятна. Я хорошо считаю, – говорю я.
Мистер Нильсен поворачивается к миссис Мерфи и спрашивает:
– А готовить и убирать юная леди умеет? Она трудолюбива?
– Она протестантка? – интересуется миссис Нильсен.
– Девочка очень трудолюбива, это я подтверждаю, – говорит миссис Мерфи.
– Кое-что я умею готовить, – говорю я, – правда, в предыдущей семье мне приходилось стряпать жаркое из белок и енотов; но такое мне не хотелось бы повторять.
– Боже упаси, – ужасается миссис Нильсен. – Да, а второй вопрос?
– Второй вопрос? – Я с трудом слежу за разговором.
– В церковь ты ходишь, детка? – подсказывает миссис Мерфи.
– Ах да. Семья, в которой я жила до этого, не ходила в церковь, – отвечаю я честно, хотя честнее было бы сказать, что в последний раз на службе я была в Обществе помощи детям, а до того – только с бабушкой. Помню, как цеплялась за ее руку, когда мы шли в церковь Святого Иосифа в самом центре Кинвары, церковь была небольшая, каменная, с витражными окнами цвета драгоценных камней и темными дубовыми скамьями. Запах ладана и лилий, свечи, зажженные в честь покойных близких, раскатистый голос священника, величественный рокот органа. Папа говорил, что у него аллергия на религию, никогда от нее никому не было проку, а когда соседи по Элизабет-стрит укоряли маму за то, что она не ходит в церковь, она отвечала: «Сами бы попробовали утихомирить воскресным утром ораву детей, когда у одного горячка, у другого колики, а муж валяется пьяный в кровати». Помню, как мимо нашей квартиры проходили другие католики – девочки в платьях для причастия, мальчики в начищенных башмаках; матери их толкали детские коляски, а отцы шагали рядом.
– Она ирландка, Виола, полагаю, она католичка, – объясняет жене мистер Нильсен.
Я киваю.
– Пусть ты, девочка, и католичка, – продолжает мистер Нильсен, он впервые обращается ко мне напрямую, – но мы протестанты. У нас тебе придется ходить по воскресеньям в лютеранскую церковь.
Я уже много лет не бывала вообще ни в какой церкви, так какая мне разница?
– Да, конечно.
– Еще должен предупредить, что мы собираемся отправить тебя в городскую школу неподалеку от дома, так что у мисс Ларсен ты больше учиться не будешь.
Мисс Ларсен говорит:
– По моему мнению, Дороти уже почти переросла мой класс; она очень умненькая.
– А после уроков, – говорит мистер Нильсен, – тебе придется помогать в магазине. Мы, разумеется, будем платить тебе почасовое жалованье. Ты ведь слышала, Дороти, про наш магазин?
