После обеда мы рассаживаемся по местам, и я тут же замечаю вдали автомобиль. Звук мотора наполняет мне уши; я больше не вижу ничего, кроме темного пикапа, приближающегося к школе. Ну, вот он – карабкается по крутому подъему, со скрежетом останавливается рядом с фургоном мистера Поста.
Вижу на водительском сиденье мистера Соренсона. Минуту он остается на месте. Потом снимает свою черную фетровую шляпу, оглаживает черные усики. И открывает дверь машины.
– Ай-ай-ай, – произносит мистер Соренсон, выслушав мой рассказ до конца.
Мы сидим на жестких стульях на заднем крыльце – здесь теперь теплее, чем было утром, благодаря солнцу и жару печи. Он вытянул было руку, чтобы погладить меня по коленке, но потом вроде как передумал и оперся рукой на бедро. Второй рукой он поглаживает усы.
– Прийти в такую даль, по холоду. Видимо, ты очень… – Он осекается. – Но все же. Все же. Подумать только: посреди ночи. А не могла ты…
Я не свожу с него глаз, а сердце в груди так и колотится.
– …кое-что домыслить?
Он смотрит на мисс Ларсен.
– Девочке десять лет… вы не находите, мисс Ларсен, что они в этом возрасте крайне… впечатлительны? Склонны к преувеличениям?
– Смотря какие девочки, мистер Соренсон, – отвечает она решительно, вздернув подбородок. – Я еще не видела, чтобы Дороти лгала.
Он усмехается, качает головой.
– Ну что вы, мисс Ларсен, я не это имел в виду, совсем не это! Я хотел сказать, что некоторые дети, особенно те, которым в первые годы в жизни выпали тяжелые испытания, склонны к слишком поспешным выводам, имеют привычку делать из мухи слона. Да, я сам видел, что бытовые условия в доме у Гротов… скажем так, далеки от совершенства. Но не всем же суждено иметь идеальную семью, не так ли, мисс Ларсен? Мир в принципе несовершенен, а уж тем, кто зависит от чужой благотворительности, и вовсе не к лицу жаловаться. – Он улыбается мне. – Дороти, я предлагаю тебе попробовать еще раз. Я могу поговорить с Гротами, внушить им, что ты должна жить в лучших условиях.
В глазах у мисс Ларсен странный блеск, яркая краска постепенно заливает шею.
– Вы разве не слышали, что девочка рассказала, мистер Соренсон? – произносит она сдавленным голосом. – Над ней пытались… надругаться. А миссис Грот, ставшая случайной свидетельницей этой безобразной сцены, вышвырнула ее из дому. Не станете же вы настаивать, что Дороти должна вернуться в подобное место? Честно говоря, меня удивляет другое: что вы не поставите в известность полицию; они должны побывать там. Судя по рас-сказам Дороти, это нездоровое место и для других детей.
Мистер Соренсон медленно кивает, словно пытаясь сказать: «Да будет вам, будет, просто мимолетная мысль, не поднимайте крик, давайте успокоимся». Произносит же он следующее:
– Да, однако ситуация непростая. В данный момент у меня нет на примете ни одной семьи, готовой взять к себе сироту. Разумеется, я могу поспрашивать в других местах. Связаться с нью-йоркским отделением Общества. Если понадобится, полагаю, Дороти может вернуться туда со следующим поездом.
– Я убеждена, что можно обойтись без этого, – говорит мисс Ларсен.
Он слегка пожимает плечами:
– Будем надеяться. Но наверняка сказать трудно.
Она кладет руку мне на плечо, слегка сжимает:
– Тогда, мистер Соренсон, давайте рассмотрим, какие у нас есть варианты. А между тем на день-два я могу взять Дороти к себе.
Я в изумлении поднимаю на нее глаза:
– Но мне казалось…
– Насовсем не получится, – добавляет она торопливо. – Я живу в пансионе, мистер Соренсон, дети туда не допускаются. При этом моя хозяйка – добрая женщина, она знает, что я школьная учительница и что не все мои ученики… – она с явной осторожностью подбирает слова, – живут в благополучных домах. Полагаю, она проявит понимание – на день-два, как я уже сказала.
Мистер Соренсон поглаживает усы.
– Ну что ж, мисс Ларсен. Я выясню, какие еще есть возможности, а на несколько дней оставлю Дороти на вашем попечении. Надеюсь, что ты, как того требуют обстоятельства, покажешь себя вежливой и хорошо воспитанной молодой особой.
– Да, сэр, – отвечаю я торжественно, а сердце переполняется радостью. Мисс Ларсен берет меня к себе! Я не могу поверить своему счастью.
Хемингфорд, штат Миннесота
1930 год
Водитель, приехавший за нами с мисс Ларсен после занятий, выражает свое изумление, приподняв бровь, однако не произносит ни слова.
– Мистер Йейтс, это Дороти, – говорит ему мисс Ларсен, и тогда он кивает мне в зеркале заднего вида. – Дороти, мистер Йейтс работает у моей хозяйки миссис Мерфи и любезно довозит меня до школы каждое утро, поскольку сама я машину не вожу.
– Рад знакомству, мисс, – говорит он, и по его розовым ушам видно, что говорит искренне.
Хемингфорд гораздо больше Олбанса. Мистер Йейтс медленно едет по главной улице, я глазею на вывески: Императорский театр (большая афиша на нем кричит: «МЫ ТЕПЕРЬ ГОВОРИМ, ПОЕМ И ТАНЦУЕМ!»), редакция газеты «Хемингфорд леджер», Развлекательный салон Уоллы, на стеклянной витрине реклама «БИЛЬЯРД, СОДОВАЯ, КОНФЕТЫ, ТАБАК»; Банк Фармера; Хозяйственный магазин Шиндлера; Универсальный магазин Нильсена – «ПРОДУКТЫ И ГАЛАНТЕРЕЯ».
На углу главной улицы и Парк-стрит, в нескольких кварталах от центра, мистер Йейтс останавливается перед домом в викторианском стиле, выкрашенным в голубой цвет, обнесенным террасой. Табличка перед входной дверью оповещает: «ХЕМИНГФОРДСКИЙ ПАНСИОН ДЛЯ МОЛОДЫХ ДАМ».
Мисс Ларсен открывает дверь, дребезжит колокольчик. Она манит меня за собой, одновременно приложив палец к губам, и шепчет:
– Подожди здесь минутку.
Потом снимает перчатки, разматывает шарф и исчезает за дверью в конце коридора.
Вестибюль выглядит строго: вишневые обои, большое зеркало в золоченой раме, темный комод с богатой резьбой. Осмотревшись, я присаживаюсь на краешек скользкого стула, набитого конским волосом. В одном углу громко тикают величественные напольные часы; когда они начинают бить, я от испуга чуть не соскальзываю на пол.
Через несколько минут мисс Ларсен возвращается.
– Хозяйка, миссис Мерфи, хочет с тобой познакомиться, – говорит она. – Я рассказала ей о твоем… положении. Я сочла своим долгом объяснить ей, почему именно ты здесь оказалась. Надеюсь, ты не против.
– Конечно нет.
– Просто веди себя как всегда, Дороти, – говорит она. – Ну, пошли. Сюда.
Я иду за ней по коридору, мы входим в гостиную, где у пылающего камина сидит на обитом розовым бархатом диване дородная, большегрудая дама с венчиком пушистых седых волос на голове. От носа разбегаются длинные складки, будто у марионетки, выражение лица приветливое, живое.
– Да уж, детка, похоже, крепко тебе досталось, – говорит она и делает мне знак сесть напротив, в одно из двух кресел с цветастой обивкой.
