– Никаких указателей, так их, – бормочет он.
Нажимает на газ, потихоньку трогается.
В боковое окно видно выцветшую красную тряпку, привязанную к палке, а за ней что-то вроде подъездной дорожки, заросшей сорняками.
– Верно, оно и есть, – говорит он.
Мы ползем по подъездной дорожке – волосатые ветки скребут борта машины. Ярдов через пятьдесят оказываемся у бревенчатого домика, скорее хижины – некрашеной, с покосившимся, заваленным всяким хламом крыльцом. Перед домом вытоптанная площадка, там развалилась черная мохнатая псина, а по ней ползает малыш; рядом мальчик лет шести тычет палкой в грязь. Острижен он так коротко, а сам такой тощий, что похож на старичка. Оба босиком, несмотря на холод.
Мистер Соренсон останавливается подальше от детей, насколько позволяет маленькая площадка, выходит. Я вылезаю со своей стороны.
– Здравствуй, мальчик, – говорит он.
Малыш молча пялится на него.
– Мама дома?
– А вам зачем? – интересуется мальчик.
Мистер Соренсон улыбается:
– Мама тебе не говорила, что у вас теперь будет сестра?
– Не.
– В любом случае она нас ждет. Иди скажи ей, что мы приехали.
Мальчик ковыряет грязь палкой:
– Она спит. Велела не будить.
– А ты подними ее. Может, она забыла, что мы должны приехать.
Мальчик чертит в грязи круг.
– Скажи, приехал мистер Соренсон из Общества помощи детям.
Мальчик трясет головой:
– Она меня вздует.
– Да не тронет она тебя, мальчик! Она обрадуется нашему приезду.
Поняв, что мальчишку с места не сдвинешь, мистер Соренсон потирает руки и, кивком головы велев мне следовать за собой, опасливо поднимается по скрипучим ступеням на крыльцо. Я чувствую: его тревожит, что нас ждет внутри. Меня тоже.
Он громко стучит – от ударов дверь распахивается. На месте дверной ручки дыра. Мистер Соренсон делает шаг в темноту, я, по его указке, тоже.
В первой комнате почти пусто. Пахнет как в пещере. Пол выложен неоструганными досками, местами сквозь них проглядывает земля. В одном из трех грязных окошек, в верхнем правом углу, выбит кусок стекла, еще одно стекло – в паутине трещин. Между двумя мягкими стульями (обивка засалена, из нее вылезает вата) и протертой кушеткой стоит деревянный ящик. В дальнем левом углу – темный коридор. Впереди открытая дверь, в нее видно кухню.
– Миссис Грот? Вы здесь? – Мистер Соренсон склоняет голову набок, но отклика нет. – В спальню я ее искать не пойду, еще не хватало, – бормочет он. – Миссис Грот? – повторяет он громче.
Раздаются тихие шажки, из коридора появляется девочка лет трех в замызганном розовом платьице.
– Здравствуй, девочка! – говорит мистер Соренсон, присаживаясь на корточки. – Мама твоя там?
– Спит.
– Твой брат так и сказал. Все еще спит?
Тут из коридора доносится хриплый голос – мы оба вздрагиваем:
– Чего надо?
Мистер Соренсон медленно распрямляется. Из темноты выходит бледная женщина с длинными каштановыми волосами. Глаза припухли, губы обметало, а ночная сорочка такая тонкая, что сквозь ткань видны темные кружки сосков.
Девочка подбегает к ней, точно кошка, обхватывает ноги рукой.
– Я Честер Соренсон из Общества помощи детям. А вы, надо думать, миссис Грот. Простите, мэм, что побеспокоил, но мне сказали, вас предупредят о нашем приезде. Вы ведь просили привезти вам девочку, верно?
Женщина трет глаза.
– День сегодня какой?
– Пятница, четвертое апреля, мэм.
Она кашляет. Сгибается пополам, кашляет в кулак, на этот раз с надрывом.
– Может, присядете? – Мистер Соренсон подходит ближе и за локоть ведет ее к стулу. – А мистер Грот дома?
Женщина трясет головой.
– Он скоро вернется?
Она передергивает плечами.
– Когда он заканчивает работать? – не сдается мистер Соренсон.
– А он уж и не работает. Уволили его на прошлой неделе из кормового магазина. – Она озирается, как будто что-то потеряла. Потом говорит: – Сюда иди, Мейбл. – (Девочка прижимается к матери, не сводя с нас глаз.) – Иди глянь, как там Джеральд-младший. А Гарольд где?
– Вы имеете в виду мальчика снаружи? – уточняет мистер Соренсон.
– Он за малышом-то следит? Я ему велела.
– Они оба там, – говорит мистер Соренсон; голоса он не повышает, но я чувствую в нем неодобрение.
Миссис Грот покусывает губу. Мне она пока не сказала ни слова. И вообще почти не смотрит в мою сторону.
– Как я устала, – говорит она, ни к кому не обращаясь.
– Я в этом не сомневаюсь, мэм. – Видно, что мистеру Соренсону очень хочется поскорее убраться отсюда. – Полагаю, именно поэтому вы и решили взять к себе эту сиротку. Дороти. В ее документах указано: имеет опыт ухода за детьми. Вот она вам и поможет.
Миссис Грот рассеянно кивает.
– Как они уснут, так и я посплю, – бормочет она. – Только тогда и удается передохнуть.
– Я вас понимаю.
Миссис Грот закрывает лицо руками. Потом заправляет лохмы за уши. Дергает подбородком в мою сторону.
– Эта девочка, да?
– Да, мэм. Ее зовут Дороти. Она станет членом вашей семьи: вы будете о ней заботиться, она в ответ будет вам помогать.
Она пытается сфокусировать глаза на моем лице, но в них ничего не отражается.
– А лет ей сколько?
– Девять.
– У меня и так детей полон дом. Мне нужна такая, чтобы могла пособить.
– Так все и задумано, – подтверждает мистер Соренсон. – Вы обеспечиваете Дороти одеждой и питанием, следите, чтобы она посещала школу, а она взамен будет помогать по дому. – Он вытаскивает из разных карманов листок бумаги и свои очки, надевает их, закидывает голову, чтобы разобрать слова. – Насколько я вижу, до ближайшей школы четыре мили. – Он снимает очки. – То, чтобы Дороти посещала школу, – непременное условие, миссис Грот. Вы обязуетесь его исполнять?
Она складывает руки на груди; похоже, вот-вот откажется от всей этой затеи. Выходит, мне не придется здесь жить!
Тут со скрипом отворяется входная дверь. Мы оборачиваемся, входит высокий темноволосый мужчина в клетчатой рубахе с закатанными рукавами, в заношенных рабочих штанах.
– Хочет не хочет, а в школу пойдет, – объявляет он. – Уж я прослежу.
Мистер Соренсон подходит к нему, протягивает руку.
– Полагаю, вы Джеральд Грот. Я Честер Соренсон. А это Дороти.
