Кира невольно потянулась к повязке, с облегчением ощущая, как падает вниз платье, снова скрывая её обнажённые ноги. Но ей не пришлось долго наслаждаться этим слабым утешением: Кира почувствовала, как сзади на её платье расстёгивается молния. До самого конца.
– Мне нравится ваше платье, – прошептал он ей в ухо. – Но, к несчастью для вас, без платья вы нравитесь мне ещё больше.
Словно услышав его мысли, порыв ветра снова взметнул юбку, и сильные руки мягко потянули её вверх, заодно вскинув вверх руки самой Киры. Профессор снимал её платье очень осторожно, чтобы каждый шов остался целым и невредимым. Кира осталась в одном белоснежном лифчике, и профессор тут же развернул её к себе. Отогнул в сторону кружевную чашечку, накрыл ртом её грудь – и Кира почувствовала, как у неё подкашиваются ноги.
– Ещё, – прошептала она, и он, против его обыкновения, не стал останавливаться. Кира сглотнула, засовывая себе руку между ног, и его пальцы, сильные и властные, быстро помогли ей достичь первого острого пика наслаждения. Её пальцы едва успели потереть её так, как она хотела… ей было так, так мало…
Кира всхлипнула, умоляюще подняла на него лицо с завязанными глазами, и, прижав её спиной к себе, он принялся ласкать её пальцами снова, вдумчиво, умело, медленно.
– И хватит, – шепнул он, когда она, застонав у него на руках, обвисла второй раз.
Его пальцы вновь отогнули кружевные чашки, потеревшись о её твёрдые соски, и, помедлив на застёжках бюстгальтера, неохотно расстегнули и его. Прошлись по плечам, сбрасывая лямки, и последний предмет её гардероба полетел на землю.
Кира стояла перед профессором голая, в одних чулках и с лентой, лишающей её зрения, и в эту минуту не было другого места, где она хотела бы находиться. В следующий миг она ахнула и чуть не застонала, когда горячие руки скользнули по её голому животу вверх к обнажённой груди, и…
… Она с ума сходила, когда его рот накрывал её грудь. Её лоно дрожало, бёдра выгибались, и стонами, вырывающимися у неё, можно было разбудить мёртвого.
Её хотелось закинуть ноги ему на бёдра, вцепиться в плечи, в шею, ласкать его так же, как он её. Кира ничего не видела из-за ленты, но потянулась вперёд, и её пальцы нашли отвороты его куртки.
И немедленно была наказана: его губы тут же оторвались от её груди.
– Ну уж нет.
Её руки снова были перехвачены, и вторая шёлковая лента обернулась вокруг её запястьев плавно, медленно, надёжно, заворачиваясь лёгким скользящим углом. Кира шевельнула ими, пытаясь разомкнуть – и не смогла.
А потом её вздёрнули за связанные лентой запястья, и её руки взлетели вверх.
– Не опускайте, – последовала негромкая команда.
Он привязывал её к чему-то, ощутила она, когда рывок заставил её приподняться. К крепкой ветви чёрного дерева, нависшего над ритуальным кругом.
– Отчего оно засохло?
– Возможно, вы поможете мне вспомнить. Конечно, если я не увлекусь вашим связыванием настолько, что забуду про ритуал. Такая плохая память… возможно, я даже забуду вас развязать. Оставить вас наедине с ночным морем, мисс Риаз?
– Н-нет? – рискнула Кира.
– Хм.
Шёлковые ленты обхватили её голые бёдра крест-накрест, и она сразу почувствовала себя связанной по-настоящему. Ещё две ленты обернулись вокруг подошв её нежных ступней, как импровизированные шёлковые туфли, потом улетели куда-то вверх, и Кира почувствовала, как приподнимается в воздух. Она висела, но из-за широких лент казалось, будто её ступни всё ещё стояли на земле.
И одновременно земли под ней больше не было. Она парила в воздухе, застыв в неподвижном полёте.
– Кстати, – послышался задумчивый голос профессора, – если вам любопытно, мимо нас проходит прекрасная шхуна – и экипаж, кажется, очень нами заинтересовался. Как удачно, что вы стоите лицом к морю.
– Врёте… – начала она, и внезапно своим слухом, который вдруг необыкновенно обострился, услышала хлопанье парусов.
– Это ещё ничего не значит, – выдохнула она. – Если они проходили прямо под обрывом, они ничего не видели!
– Готовы поставить на это свои трусики?
Врал он или нет? Что бы они ни видели, они никогда не узнают, кто это был.
Зато увидят её во всём великолепии. Дьявол.
– Я вас ненавижу!
– А если бы я сказал то же самое, ваше сердце было бы разбито навеки, – заметил профессор. – Не стоит бросаться такими словами, мисс Риаз. Потерпите, осталось немного.
Шёлковые ленты легли ей на соски, снова крест-накрест. Импровизированный алый ошейник стянул её шею. Профессор связывал её медленно, не торопясь, и ленты натягивались при каждом вдохе, заключая в плен, наполняя тело сладостной, мучительной дрожью и жаждой новых прикосновений. Шёлковых лент или его пальцев, безразлично: их было слишком мало, и она отзывалась на каждое, чувствуя, как задыхается от желания. Её соски давно затвердели, между ног было влажно и горячо, и путы, которые он вязал с агонизирующей медленностью, напоминая с каждым узлом, что она давно принадлежит ему, только продлевали пытку.
И одновременно с каждой новой лентой она ощущала свою зависимость от него, беспомощность, уязвимость, которая всё возрастала, лишая её воли. Что, если он уйдёт, что, если оставит её одну? Что, если связав её и утвердив свою власть над ней, он так и не коснётся её, оставляя мучиться голодом, пока вся её кожа пылает огнём под его взглядами?
Она чувствовала, что он глядит на неё и наслаждается. Её вздёрнутыми вверх руками, напрягшимся телом, бёдрами, подавшимися вперёд, и очевидным для каждого желанием. Она была готова для него, к ритуалу или чему угодно, и когда кончики его пальцев проникли между её ног, она долго, протяжно застонала.
– Тише, мисс Риаз. Вы привлечёте к нам хищников.
– Кажется, – с трудом прошептала она, – один хищник уже здесь.
– Польщён сравнением, но вы слишком много говорите.
Пальцы, только что гладящие её лоно, коснулись её губ, заставляя приоткрыть их – и ещё одна лента, шире и жёстче, чем остальные, плотно закрыла ей рот. Кира попыталась протестующе замычать – но лишь застонала, когда горячий дразнящий язык пропутешествовал туда же, где только что были пальцы.
Его рот, его язык, каждый раз доводящий её до экстаза… Кира умерла и попала в рай. Она развела ноги так широко, как только могла – и охнула от разочарования, когда его губы, последний раз сомкнувшись на маленьком бугорке, покинули её лоно.
– Нет. Сегодня вас ждёт нечто более изысканное. В первый и последний раз в жизни – если, конечно, ваши сладкие стоны не заставят меня передумать.
Его руки легли на её беспомощно связанное тело.
– Нет ничего выше красоты, – прошептал он в её губы. – И в этот миг я вижу перед собой совершенство. Остался последний штрих.
