– Представляете, – сказал со смехом Милон, – как скуксится рыло у этой тысяченожки! Силится набить пасть, а на зубах, получается, голимая земля?
– Улизнуть от обычного травоядного у них не хватит скорости, – заметил Симеон. – Вот, взгляни, – он повел рукой над травяным покровом. Стебельки, качнувшись, сбились воедино, перекатившись плавней волной.
– Тогда почему она движется?
– Чтобы уйти из-под солнца, когда зной, и от тени, когда холодно. Очередное проявление безудержной эволюции, – Симеон скудно улыбнулся, не в силах скрыть неподдельного восхищения. – Здесь бы тысяче ученых мужей дел хватило на целый век.
– По мне, так уж лучше сидеть дома, – произнес Милон. По лицу пробежала тень – видно, что подумал об Уллике.
– Ну что ж, – заключил Доггинз. – Перекусить можно будет и здесь. Там тени не особенно густо.
Впереди, очевидно, шла болотистая низина – сочно зеленая трава, цветущий кустарник, а деревья, наоборот, разрознены.
– Вот еще один из тех розовых цветов, – указал Манефон. – Может, срубим? Доггинз пожал плечами.
– Осторожнее, – он повернулся к Найлу. – Сходил бы ты вместе с ним.
Растение виднелось среди деревьев на том конце тропы; когда приближались, Найл уловил, как листья чуть заметно всколыхнулись. Пальцы инстинктивно стиснули жнец. Но вот считай уже и подошли, а куст не выдавал себя ни единым шевелением. Розовые кусты изливали приторный, тяжелый аромат, а сам куст выглядел безобидно, будто рос в саду. Щупальца-удавки были скрыты за глянцевитыми листьями. Несколько секунд Манефон с Найлом пристально вглядывались в куст, высматривая малейший признак того, что растение сознает их присутствие, но оно оставалось неподвижным.
Манефон вскинул мачете и одним резким ударом отсек один из цветков. Тот упал в паре метров на голую землю. Манефон не мешкая отпрыгнул назад, но не успел увернуться от щупальца – прянув из куста, оно схватило его за запястье. Едва он рванулся в попытке высвободиться, как вокруг ног обвилось еще одно щупальце. Третье попыталось дотянуться до Найла, но он стоял слишком далеко.
Тщательно нацелясь, Найл нажал на спуск. Голубой луч отхватил щупальце, держащее Манефона за запястье, чуть пригнув оружие, удалось отсечь второе щупальце – толстое, схватившее добычу за ноги. Манефон с размаху грянулся оземь спиной. Отчлененные обрубки яростно извивались, остальные втянулись обратно в куст.
Манефон поднял с земли розовый цветок; тот не замедлил сомкнуться вокруг руки, но силы были уже не те, и хватка оказалась непрочной. Манефон отщипнул лепесток и сунул себе в рот.
– Прелесть. Еще лучше, чем тот.
– А ты как думал. Это растение опаснее.
Лепестки они поделили между собой и съели вместе с сухарями и вяленым мясом. Прав Манефон: действительно вкуснее, чем тот, первый. И кстати, что еще удивительно: несмотря на медвяный аромат, вкус у цветка напоминал мясо – великолепное дополнение к вяленому мясу и сухарям.
– Пора трогаться, – сказал Доггинз, поглядев вверх на солнце.
Неожиданно Найл ощутил покалывание возле правого бедра. Мгновенно стало ясно: трубка. Он полез в карман. Пальцы щипнуло так, что он чуть не отдернул руку. А когда стал вытягивать трубку из кармана, покалывание вдруг прекратилось.
От Симеона не укрылось, что Найл на миг изменился в лице.
– Что там еще?
– Ничего, – Найл решил, что это какой-нибудь очередной выкрутас атмосферы Дельты. Милон встал.
– Я, пожалуй, на минуту все-таки присяду под дерево.
– Только не задерживайся, – наказал Симеон. – И прихвати жнец.
– Жнец? – недоуменно переспросил Милон.
– С Дельтой не шутят.
Найл, решив, что пара минут под деревом развеет вызванную едой сонливость, подхватил жнец и двинулся следом за Милоном. Поднялся и Манефон.
Когда Милон пригнулся, собираясь поднырнуть под ветви, те, показалось, чутко вздрогнули. Найла вдруг пронзило ощущение немой угрозы. Шевеление напоминало жадное желание голодного животного. Найл невольно остановился и крикнул:
– Эгей, осторожнее там!
Но не успел договорить, как дерево захлопнулось, будто ловушка тарантула-затворника. Милон пронзительно вскрикнул; голос донесся уже из-под ветвей, сомкнувшихся, словно кулак.
Найл вскинул жнец, собираясь пальнуть, но вовремя сдержался. В этой трепещущей груде листьев, притиснутых к стволу, невозможно было различить, где находится Милон. Однако истошное «Помогите!» вывело его из оцепенения. Нацелясь на макушку дерева, Найл нажал на спуск и плавно повел стволом из стороны в сторону. Дерево зашипело рассерженной змеей, посыпались отрезанные ветки, обдавая на лету брызгами сока. Но нижние сучья, похоже, продолжали упорствовать. Более того, они сжали ствол с такой силой, что некоторые даже затрещали. Дерево стало заваливаться. Найл отпрыгнул, и тут крики неожиданно смолкли.
Один из сучьев ударил с такой силой, что сшиб Найла с ног. Дерево рухнуло в нескольких метрах.
Отгибать ветви было неимоверно трудно, все равно что разжимать намертво стиснутый кулак. Однако здоровяк Манефон совладал-таки с одной из них и крикнул:
– Я его вижу! Жнец сюда!
Найл подал оружие. Манефон, примерившись, аккуратно отрезал кусок двухметровой длины. Ветви внезапно разжались. Разметав их в стороны, Симеон вызволил Милона. Лицо у юноши было синюшное, одежда набрякла кровью.
Склонясь над неподвижным телом, Симеон разорвал на нем тунику и приник ухом к его груди.
– Дышит. Принесите кто-нибудь воды. – Подоспел со своей флягой Доггинз. Симеон плеснул пригоршню воды Милону на лицо, другой стер у него кровь со лба. Найл со злостью смахнул слепня, пытавшегося пристроиться у Милона на груди. Насекомое отлетело в сторону. Милон открыл глаза и попытался повернуть голову.
– Как ты?
Милон попытался ответить, но язык плохо повиновался. Слепень опять попробовал пристроиться и шлепнулся оземь от удара ручищи Манефона; секунда, и он хрупнул у него под ногой и воздух наполнился специфическим запахом.
Они освободили Милона от туники и омыли ему тело холодной водой: выяснилось, что кожа у бедняги сплошь усеяна язвочками и царапинами. Создавалось впечатление, что кожа проколота тысячей шипов. Помимо этого, у него из обеих ноздрей шла кровь. Когда Симеон взялся ощупывать ему конечности, выясняя, нет ли переломов, Милон, стиснув зубы, судорожно всосал воздух и лишился чувств.
Симеон поглядел сверху вниз на раздувшуюся лодыжку.
– Переломов, по-видимому, нет. Но ходить он не сможет несколько дней.
Доггинз досадливо застонал.
– Что же теперь делать?
– Есть только два пути. Или соорудить носилки и отнести его назад, или оставить здесь. Милон открыл глаза.
