Было видно, как на заднем краю сцены командует Доггинз, рубящими жестами отдавая приказы, но зрители не обращали на это никакого внимания.
В конце концов, всех персонажей освободили окончательно, и главный герой, отрубив кинжалом горящий конец фитиля, бросил его не оглядываясь через плечо.
Фитиль, конечно же, угодил в ведро с петардами, которые полоснули во все стороны, зажигая своими искрами фейерверки, которые – вот уж разберись, почему – были накиданы по всей палубе. Это лишь сдобрило кульминацию.
Когда герой и героиня благополучно улизнули (их утянула невидимая со зрительских мест веревка), весь корабль превратился в красочный фейерверк; разноцветные искры снопами сыпались из иллюминаторов, люков и даже с макушек мачт.
Тут стало ясно, что дикари отступили от общего сценария. Они самозабвенно отплясывали среди снопов искр, хохоча и размахивая руками.
Один из них вякнул от боли: петарда угодила ему между ног; бедняга спрыгнул за борт.
Остальные, похоже, совсем ошалели от радости.
Доггинз сам выскочил на палубу и закричал им, чтобы убирались, но его голос утонул в грохоте фейерверка и взвизгах смеха.
В эту секунду грянул взрыв, самый настоящий; полубак корабля неожиданно разлетелся в щепы.
Рабы уставились, остолбенев, словно принимая происходящее за шутку. На миг прорезался осипший от постоянного крика голос Доггинза:
– Скорей отсюда, дубины!
Он сам, развернувшись, бросился наутек, и в эту секунду корабль сотряс второй взрыв, куда мощнее предыдущего.
От палуб повалил вверх черный дым, а на купол-пузырь дробно посыпались сверху обломки.
Сидящие перед Найлом дети хлопали в ладоши и радостно смеялись, задорно блестя глазенками, – они, очевидно, считали, что это все еще идет представление.
Петарды рвались по всей сцене-острову, и Найл с недобрым предчувствием заметил, как полотно шатра, принайтованное к отвесному склону карьера, занялось огнем и пламя поползло вверх.
С оглушительным грохотом взлетел на воздух и сам остров. Тут Найл вспомнил о дорожке просыпанного пороха, ведущей туда, в пещеру.
Спустя секунду земля под ногами тяжко вздрогнула, зрительские места закачались, дети полетели на пол.
Женщины подняли визг, затем начали чихать, кашлять: черный дым повалил под стеклянный купол-пузырь.
Толчки напоминали землетрясение, каменные осколки черным градом тарабанили по куполу.
Некоторые скамьи развалились, но, большей частью, оказались удивительно устойчивыми.
Один огромный камень с человека ростом пробил своим весом купол-пузырь и рухнул неподалеку от Найла, размолотив ступени. Однако в большинстве своем камни оставляли на стекле лишь заметные трещины; несмотря на прозрачность, оно, очевидно, прочностью не уступало стали.
Удивительно, но среди людей не возникло давки.
Каждый понимал, что под куполом безопаснее, и все оставались на своих местах.
Дети, притихнув на полу, смотрели во все глаза на стекло, потемневшее от навалившего мусора.
Одина стиснула руку Найла и уткнулась лицом ему в плечо. Сотрясающие, грохочущие раскаты постепенно унялись, и наконец все стихло окончательно.
– Пойду посмотрю, как там Доггинз, – сказал Найл.
Цепляясь за перила, он двинулся вниз по лестнице, обогнув на пути дыру, проделанную свалившимся камнем.
От пыли и гари в горле першило так, что невозможно было сглотнуть. Идти приходилось, будто через густой туман. Когда осела пыль и свет солнца, просеявшись, обеспечил видимость, Найл понял, как все-таки повезло, что все находились под куполом-пузырем. Все палатки и аттракционы просто смело. Там, где находился остров, теперь на дне кратера была глубокая воронка.
Гора, в которой находился пороховой погреб, просела, подножие представляло собой горбатую груду обломков.
Найл отыскал Доггинза. Тот, пропыленный и злой, угрюмо глядел в воронку.
– Хвала небу, с тобой все в порядке! – обрадовано воскликнул Найл.
– Со мной-то да. Но я лишился сотни тонн взрывчатки, черт бы ее побрал, – он с гневливым отчаянием указал на кучу мусора.
– А что с рабами?
– Получили по заслугам, недоумки чертовы. А вот где мне брать теперь взрывчатку до конца года?
– Может, лучше сходишь поищешь свою жену? Она, наверное, за тебя переживает. – Найл никак не мог привыкнуть говорить о женах во множественном числе.
– Да, пожалуй.
Доггинз, досадливо вздохнув, повернулся в направлении зрительских мест, купол над которыми был покрыт пылью и мусором; местами пыльный осадок имел зловещий красноватый оттенок.
Тут снова донесся гулкий раскат, вместе с которым просела еще одна, отдаленная часть склона.
Мостиг, лысый помощник Доггинза, выскочил из подземного кратера, что под зрительскими местами. К удивлению, он улыбался от уха до уха. С коротким смешком он шлепнул Доггинза по плечу.
– Чудесно! Тебя теперь повысят в чине! Доггинз сердито сверкнул на него глазами, очевидно, подозревая что над ним просто подтрунивают.
– Ты о чем?
Мостиг понизил голос.
– Они полагают, что так и было задумано. Я бы на твоем месте именно так все и представил.
В это время из-под купола высыпала беспорядочная толпа жуков-бомбардиров и окружила Доггинза.
Они размахивали щупиками и пронзительно цвиркали – даже Найл понимал, что выражают одобрение.
Доггинз поворачивался от одного к другому с ошалелой, блуждающей улыбкой, всем своим видом выражая застенчивый протест.
Найл опешил, когда самый крупный из жуков поднял переднюю лапу и возложил ее Доггинзу на голову; сам Доггинз тотчас простерся ниц.
– Что все это значит? – шепотом спросил Найл у Мостига.
Мостиг наблюдал за происходящим так пристально, что пришлось повторить вопрос.
– Это значит… значит, что он говорит: дескать, относимся к тебе, Доггинз, как к равному, – выговорил наконец Мостиг.
Он сам, похоже, не смел поверить своим глазам.
– А это что, большая честь?
– Какой разговор! Это все равно что… взять и короновать.
Доггинза подтолкнули, чтобы вставал на ноги, и он сделал это со смиренной покорностью. Найл на секунду повстречался с ним глазами и испуганно удивился стоящей в них горькой муке.
Дым понемногу начал рассеиваться, жуки и люди расходились со зрительской площадки. Лукреция, стряхивающая пыль со своей черной тоги, готова была разрыдаться.
Лица у остальных жен и ребятишек были тоже совсем унылые.
