— Я не хотела приходить.
— Но все равно пришла.
— Да, пришла.
— Ты представить себе не можешь, как я ждал тебя. Я тогда выпил всего одну бутылку.
Она коротко поцеловала Штайнера и провела рукой по его волосам.
— Ты сдержал слово, — похвалила она.
Они оба замолчали. Штайнеру вспомнилась эта встреча. Он хорошо помнит, что удивился в тот вечер, как быстро она согласилась прогуляться с ним к морю, несмотря на то что их первое знакомство не располагало к этому. Они говорили мало, но в следующий вечер встретились снова и после этого стали раз за разом выяснять, как много у них общего. Они узнавали друг о друге все больше нового и все больше и больше сближались, и при этом его цинизм слетал с него слой за слоем, и он даже не замечал перемен в самом себе. Каждый раз, оставаясь один в своей комнате, Штайнер думал об их последнем свидании и о том, что она ему говорила, и испытывал тихую радость, которая понемногу размывала накопившуюся в нем горечь и пробуждала к жизни давно забытые чувства.
И все равно, внезапно понял он, ему было известно о ней очень мало. Эта мысль встревожила его, и он сказал:
— Я так мало о тебе знаю.
Она ласково улыбнулась ему:
— Мужчине вовсе не обязательно знать о женщине много.
— Я так не считаю.
— Подобное знание очень часто забывается, — произнесла она, понизив голос.
Штайнер по-прежнему не понимал ее.
— Похоже, что мы говорим о разных вещах, — осторожно произнес он.
Она решительно покачала головой:
— Нет. Почему ты хочешь больше знать обо мне?
— Ответ прост. Потому что я хочу когда-нибудь снова увидеть тебя.
— А почему ты хочешь когда-нибудь снова увидеть меня?
Его лицо как будто окаменело. Заметив это, она тут же взяла его за руку.
— Мы с тобой вполне разумны и находимся в достаточно зрелом возрасте, — сказала она, — чтобы знать, что между мужчиной и женщиной должно быть нечто большее, чем прогулки под луной и случайные поцелуи.
— Почему ты так говоришь? — тихо спросил он.
Она помедлила с ответом, отводя взгляд в сторону, затем подняла голову.
— Потому что не хочу, чтобы ты испытывал до последнего часа такое чувство, будто ты желаешь загладить вину передо мной.
Штайнер удивленно посмотрел на нее.
— Неужели такое чувство неоправданно? — наконец спросил он.
— Да, — ответила она. — Если бы это было оправданно, то мы никогда не встретились бы снова. — Ее голос окреп. — Я не хочу, чтобы ты неправильно понял меня. О тебе я знаю еще меньше, чем ты обо мне. Но того, что я знаю, мне вполне достаточно.
Штайнер решил, что на этот раз понял ее. Он кивнул и нежно прижал ее голову к своей груди.
— Все в порядке, я понял тебя. Наверно, для того, чтобы отношения выстроились так, как надо, нужно время, которого у нас нет.
— Возможно, мы его просто неразумно расходовали, — задумчиво ответила она. — Или все произошло так, как и должно было произойти.
— Ты говоришь совсем как Профессор или Шнуррбарт, — отозвался Штайнер.
— Кто это такие? Ты мне никогда о них не рассказывал.
— Верно, не рассказывал, — согласился он. — Тебе стоило бы знать их, словами людей описать очень трудно. Возможно, я никогда бы не познакомился с тобой, если бы не они.
— Ты говоришь загадками.
— Ничего подобного. То, что мы называем загадками, это всего лишь несовершенство нашего разума.
— Это философия, — мрачно проговорила она.
Штайнер рассмеялся, быстро встал и помог ей подняться на ноги.
— Пойдем! — ласково сказал он.
На западе таяли остатки дневного света. На небо легла огромная тень, и только там, где море смыкалось с темнотой, еще висела, подрагивая, полоска яркого света. В считаные секунды она уменьшилась в размерах и рассеялась дождем мерцающих огоньков, падающих на воду. Затем тень опустилась над линией горизонта подобно черному непроницаемому занавесу. Держась за руки, Штайнер и его спутница зашагали вдоль берега. Штайнер сбоку задумчиво смотрел на ее лицо. Вскоре они подошли к узкой песчаной отмели, уходившей далеко в море, и сели. Он чувствовал рядом с собой ее тело, и, когда обнял ее, она откинулась спиной на его руку.
— Зачем все это? — прошептала она.
— Что именно?
— Война и весь ужас, который она несет с собой.
— Наверно, для того, чтобы мы с тобой встретились. Ты веришь в судьбоносные встречи?
— Не знаю, — задумчиво ответила она и провела пальцем по его губам. — Я не знаю, во что верю, и не знаю, каких слов ты ждешь от меня. Но очевидно, что произошло много всего такого, чтобы мы с тобой могли встретиться.
Штайнер кивнул. Ее слова эхом прозвучали в его сознании. Он наклонился над ней и почувствовал на своем лице ее дыхание.
— Где же мы снова встретимся?
Она закрыла глаза и прошептала:
— Где-нибудь под или над звездами. Может быть…
Он не дал ей договорить, прильнув к ее губам долгим поцелуем. Она обхватила его за шею и вздохнула. Ее кожа оказалась гладкой и упругой. Штайнер начал медленно раздевать ее, с огромной нежностью и осторожностью. Гертруда не сопротивлялась, и он чувствовал, как она дрожит от прохладного ночного воздуха.
Потом они вернулись туда, откуда пришли. Когда они дошли до того места, где встретились в первый раз, Штайнер остановился и крепко прижал ее к себе.
— Я по-прежнему ничего о тебе не знаю, — сказал он.
— Я напишу тебе.
Штайнер кивнул:
— Как хочешь. Не забудь адрес.
— Я уезжаю рано утром и больше не увижу тебя. Может быть, мы больше не встретимся прежде, чем окончится война. Почему ты не хочешь сказать мне, где живешь?
— Я все тебе напишу, — пробормотала она, склоняя голову ему на грудь. Он так и не смог понять ее странного поведения и, нахмурившись, посмотрел на нее. Когда он взял ее за подбородок, чтобы видеть ее лицо, она быстро отвернулась и прошептала: — Прошу тебя, не надо!
Обхватив его руками, она неожиданно принялась исступленно целовать его. Затем разжала объятия и убежала прочь.
Он провожал ее взглядом до тех пор, пока она не исчезла в темноте. Штайнер хотел позвать ее, однако голос не повиновался ему. Он неуклюже сделал несколько шагов и остановился. За его спиной рокотал прибой — монотонно, шумно и печально. Он какое-то время всматривался вперед, где виднелись деревья. Повернувшись, Штайнер возвратился к берегу и, понурив голову, направился к дому отдыха. У ворот он на пару секунд остановился и посмотрел на горы, которые как будто сгорбились под тяжестью ночного неба. Над их согбенными спинами повисла луна, лик которой был бесстрастен и холоден. Штайнер сгорбился и пошевелил губами. Собственный голос показался ему непривычным, прозвучавшим едва ли не как молитва:
