Он повернулся к Профессору, сидевшему справа от него, и сказал:
— Обойдемся сегодня вечером без философии, но один философский вопрос я тебе все-таки хочу задать.
— Давай, не стесняйся! — произнес Дорн. Затем поправил очки и приготовился слушать.
— Чего уж тут стесняться, — усмехнулся Штайнер и, понизив голос, продолжил: — Есть ли что-то такое, что можно сделать, чтобы забыть о чем-то навсегда?
Лицо Дорна приняло мрачное выражение. Он отвел взгляд в сторону и посмотрел на рюмки. Это была часть какого-то дорогого сервиза. Дорн за этот вечер не раз задумывался над тем, как такие дорогие вещи могли оказаться в этом глухом уголке России. Он осторожно взял рюмку за тонкую ножку, допил вино и приблизил ее к свету свечи. Полюбовавшись, снова поставил ее на стол и опять встретился взглядом со Штайнером.
— Ответ на твой вопрос есть, — сказал Дорн. — Живи и оставайся живым, смотри, и пусть тебя видят другие. Существует и кое-что другое, но ты сам все это прекрасно знаешь.
Разговоры за столом возобновились. Солдаты все больше пьянели. Ансельм наполнил свою рюмку и повернулся к Штайнеру:
— Чего хотел от тебя старик?
— Ничего особенного. Я до конца рассказал ему о том, что с нами случилось.
После этого заговорили о Штрански.
— Мы с него глаз не спустим, — заявил Ансельм. — Пока что мы к нему только присматривались, потому что он прибыл к нам всего несколько недель назад. Ничего, мы ему еще подрежем крылышки. Но ты можешь не думать о нем пару недель. Кстати, куда тебя отправляют?
— В Гурзуф, — ответил Штайнер.
Ансельм завистливо вздохнул:
— Там, должно быть, до черта знойных красоток, а?
— Может быть, но мне все равно. Я хочу просто отдохнуть.
Перейдя на любимую тему, взвод при ее обсуждении осушил еще несколько бутылок вина. После этого солдаты снова затянули песню. Когда всеобщее опьянение достигло пика, Штайнер вышел из дома. Он медленно прошелся по темной дороге, жадно вдыхая прохладный ночной воздух. Через несколько секунд он услышал у себя за спиной чьи-то шаги. Обернувшись, взводный узнал Дорна и остановился.
— Я тебе не помешаю? — спросил Профессор.
— Нисколько. — Сдержавшись от грубого ответа, Штайнер засунул руки в карманы. — Чего ты ушел?
— Воздуха захотелось глотнуть.
Они развернулись и зашагали обратно к дому.
— Можно немного посидеть на косогоре, — предложил Штайнер, указывая на пригорок позади избы.
Поднявшись, они примерно на полпути от дома опустились на землю и принялись молча разглядывать темные избы. До их слуха донеслась песня окончательно опьяневших солдат. Штайнер закрыл глаза.
Ночью на бивуаке,
Я распростер на земле свое уставшее тело
И пою песню для моей возлюбленной.
Слушая слова старой солдатской песни, Штайнер почувствовал благотворную усталость, которая нейтрализовала накопившуюся в нем горечь и восстановила былое спокойствие. Нежный ночной воздух пробуждал воспоминания, навевая тоску по дому. Впервые он испытал удовольствие при мысли о предстоящем двухнедельном отпуске в Крыму. Его охватило нетерпение, захотелось поскорее оказаться на берегу моря. Он снова прислушался к песне. Лучше всех звучал приятный тенор Голлербаха:
Возможно, мы с тобой
Снова будем вместе, Аннамари.
А может быть, завтра
Всю нашу роту опустят в могилу, всю нашу роту.
Песня неожиданно оборвалась. Штайнер и Дорн по-прежнему молчали. В небе сияли звезды, окружающий мир был окутан покрывалом сна. Штайнер посмотрел вниз, и в его голове снова зазвучали слова солдатской песни. Хищные орды нацистов, гунны и варвары — его товарищи.
Когда Дорн неожиданно схватил его за руку, он невольно вздрогнул.
— В чем дело?
Вопрос был излишен. Он уже все понял и быстро втянул голову в плечи. В воздухе раздался пронзительный свист, громкость которого нарастала с каждой секундой. Затем ночная темнота содрогнулась от оглушительного взрыва. На землю полетели осколки разорвавшегося неподалеку снаряда. Два человека, сидевшие на косогоре, даже не пошевелились. Они сидели рядом, не сводя глаз с крытых соломой деревенских домов. Наконец Дорн повернул голову и оглянулся.
— Совсем близко, — негромко заметил он.
Осколки, судя по всему, никому не причинили вреда.
Однако тело Дорна дернулось — ему представилось, как горячий осколок металла впивается в его беззащитную плоть. Он быстро провел рукой по ногам и туловищу.
— Наша вечерня, — произнес Штайнер. Его слова вернули Дорна в реальность. Он встряхнул головой, чтобы избавиться от нервозности.
— К этому невозможно привыкнуть. Ты слышал свист осколков? Жуткий звук.
— Слышать их — не так уж и страшно. Хуже чувствовать их в своем теле. Меня ранило пять раз, но только осколками и никогда — пулей. Каждый раз это были осколки шрапнели, черт бы их побрал.
— Тебе везет, — заметил Дорн.
Штайнер огляделся по сторонам.
— Будет еще несколько ям в ландшафте, — прокомментировал он. — Через месяц эта местность станет похожа на поверхность Луны. Хорошо, что Земля так терпелива.
— Это точно, — кивнул Дорн. — Она действительно терпелива, старая добрая Земля.
— Ты сентиментален, Профессор, — улыбнулся Штайнер.
— Возможно, — согласился Дорн и сжал руками колени. — Возможно, я сентиментален, но для меня Земля — такое же живое существо, как и мы. Мать-Земля терпит нас, прощает нашу неразумность и наши грехи.
— Продолжай, — поддразнил его Штайнер. — Мне нравится эта тема. Терпеливая Земля. — Он на мгновение закрыл глаза. — Правда, временами она теряет терпение, верно?
— Верно, когда мы начинаем слишком погано вести себя, — ответил Дорн, подняв взгляд к звездам. — Она потряхивает своей широкой спиной, и океаны выплескиваются на континенты. Острова уходят под воду, и оживают вулканы.
— Прекрасный образ, — отозвался взводный. — Продолжай.
Прежде чем Дорн продолжил, внизу, среди деревьев, мелькнула широкая полоса света. Кто-то открыл дверь. Штайнер узнал силуэт Шнуррбарта на пороге, который отошел на несколько шагов от избы и огляделся, очевидно, пытаясь отыскать их с Дорном.
— Беспокоятся за нас, — заметил Дорн.
— Я так и думал. — Штайнер встал и крикнул, что они здесь. Шнуррбарт вернулся в дом. Когда дверь закрылась и все погрузилось во тьму, Штайнер снова повернулся к Дорну:
— И что же тогда делают люди?
— Люди? — переспросил Дорн и горько усмехнулся: — Они карабкаются на вершины гор или прячутся в пещерах и в ужасе ждут той минуты, когда старая мать-земля снова успокоится. Затем они возвращаются и героически трудятся, чтобы спасти свои жизни и собственность жертв, чтобы позднее забрать те же жизни и собственность еще более зверским способом.
