— А как же ваша идеология? — презрительно спросил Брандт.
Кизель перевел взгляд на сигарету и промолчал. Когда же полковник раздраженно побарабанил пальцами по столу, он поднял голову и заговорил ледяным тоном:
— Скажу так: я не могу наслаждаться сытным обедом, когда вокруг меня сидят голодные, особенно если на них та же военная форма, что и на мне, и они в свое время принесли ту же присягу, что и я.
— Рад это слышать, — ответил Брандт, и выражение его лица смягчилось. — Оправдания Комитету нет, — тем не менее резко произнес он. — Они посылают наших бойцов в пустыню, хотя им прекрасно известно, что ждет людей на той стороне. Негодяи.
Брандт умолк и принялся нервно потирать скулы.
Кизелю же хотелось перевести разговор в другое русло, и он заговорил о Штайнере:
— Хотелось бы найти его адрес. Вот и Мерц тоже просил меня об этом.
— Спросите у Фетчера. Он должен знать, — буркнул Брандт. — Фельдфебель Фетчер.
Он слушал Кизеля вполуха и вскоре вновь перевел разговор на личности.
— Я раньше об этом не думал, — продолжил он прерванный ход мыслей. — Но в последние несколько недель эта мысль неотвязно преследует меня. Честное слово, я не знаю, чем бы я занялся, если бы сегодня меня заставили снять военную форму.
— Ну, вы до сих пор мужчина хоть куда, — отпустил ему комплимент Кизель.
Брандт горько рассмеялся:
— Вы хотите сказать, что я могу вновь жениться? Вы с ума сошли? Мне было сорок, когда умерла моя жена. С тех пор прошло двенадцать лет, так что теперь я убежденный холостяк. Нет уж, увольте, — полковник закурил и бросил спичку на пол, где та осталась гореть, пока не прожгла в ковре дыру. Оба наблюдали, как она горит, но ни один не пошевелился, чтобы ее потушить. Их взгляды встретились. Брандт горько рассмеялся и указал на темное пятно посреди ярких красок ковра.
— Будь я женат, — произнес он, — я бы так и поступил. Но я слишком стар, и мне уже ни за что не привыкнуть к домашней жизни. Слишком стар, чтобы менять свои привычки.
— Главное, найти свою женщину, — возразил Кизель.
— Такое бывает лишь раз в жизни. И вы это знаете не хуже, чем я. Кстати, почему вы сами до сих пор не женаты?
Этот вопрос, в котором явно прозвучал вызов, задел Кизеля за живое.
— А вы разве не знаете, почему? — моментально ощетинился он.
— Почему же, знаю. На этот счет ходит гораздо больше разговоров, чем вы можете предположить. Дивизия полна слухов и пересудов. И если то, что до меня доходит, соответствует истине, то вы, до того как спутались с некой девушкой, готовились стать священником. Но она вас бросила. Это правда?
— Что ж, вы прекрасно информированы, — холодно ответил Кизель.
— А вы как ожидали? — парировал Брандт. — Наверняка вы сочли мой вопрос бестактным. Но я не привык ходить вокруг да около. Когда я с кем-то разговариваю, я хочу, чтобы этот человек знал, каково его положение. Военная форма стала для вас чем-то вроде бегства от действительности, как, впрочем, и для меня. Так что, как видите, мы вновь пришли к тому, с чего начали. И я скажу вам со всей откровенностью — я не питаю иллюзий насчет будущего.
Кизель несколько мгновений смотрел на Брандта в упор. Правда, лицо его ничего при этом не выражало.
— Вы можете застрелиться, — наконец произнес он.
От адъютанта не скрылось, как на мгновение Брандт широко раскрыл глаза, однако, когда он ему ответил, голос его прозвучал на редкость спокойно:
— Эта мысль далеко не нова. Думаю, в один прекрасный день я возьму ее на заметку.
Было в лице полковника нечто такое, чего Кизель никогда прежде в нем не замечал, и это его не на шутку встревожило:
— Вы это серьезно?
— А как по-вашему?
— Но это не выход, — возразил ему Кизель.
Но Брандт лишь пожал плечами:
— Это не хуже и не лучше, чем что-то еще. Лишь, как бы это сказать, более окончательно.
— Это на первый взгляд, — произнес Кизель.
Брандт махнул рукой — мол, полноте.
— На последний, что и придает этой идее особую привлекательность. — Он наклонился через стол. — Послушайте меня внимательно, Кизель, — произнес он ровным, спокойным тоном. — У вас своя философия, а у меня своя. Недавно я как-то отметил, что между нами много общего. Но есть и нечто такое, что коренным образом отличает нас друг от друга, — и вы это тоже прекрасно знаете. Может, я завидую вам с вашими иллюзиями, но воспринимать их серьезно — увольте.
Тем временем солнечное пятно на ковре переместилось к потолку, где словно повисло в углу, постепенно уменьшаясь в размерах и тускнея. Кизель недвижимо сидел на своем стуле, правда, глаза его смотрели из-под полуопущенных век как никогда проницательно.
— Что вы имеете в виду под иллюзиями?
Брандт кивнул, словно ожидал этого вопроса.
— Ради всего святого, избавьте меня от ваших философствований. Поймите, Кизель, у меня тоже были иллюзии, но у них хотя бы имелись форма и содержание. Я перебрал немало вариантов, прежде чем остановил взгляд на военной форме. Это была самая большая причуда всей моей жизни, хотя в то время вы бы наверняка так не сказали. Впрочем, разве был у меня выбор? Было семейное дело — надеюсь, вам не нужно объяснять, что это такое, но его оказалось для меня недостаточно. А еще у меня были амбиции, я мечтал сделать карьеру. Ну и как, добился я своего или нет? — Брандт горько усмехнулся. — До генерала я так и не дослужился, но командир полка, признайтесь, тоже очень даже неплохо. Скажем так, — у меня просто не было времени пойти дальше.
Полковник умолк, затем резко поднялся с места и подошел к окну, где встал спиной к Кизелю, устремив взгляд на крыши домов.
— Вы можете воспринимать это лишь как эпизод, — негромко заметил Кизель.
Брандт выразительно покачал головой:
— Такие вещи — не эпизод. Это то, что олицетворяет всю мою жизнь. Высшая ступенька, на которой я мечтал остановиться, и я потратил пятьдесят два года на ее достижение.
Брандт обернулся, упершись ладонями в подоконник. Лицо его было несчастным, однако он улыбался:
— Пятьдесят два года. Я не знаю никого, кто в пятьдесят два начал бы все сначала. Даже если этот человек сжег за собой все мосты.
— Почему же. Есть примеры, — попробовал возразить Кизель, но Брандт его перебил:
— А вот этого не надо. Жить на подачки со стороны государства или пойти в монахи? Нет уж, увольте, это не для меня. Я сыт всем этим по горло, слышите? Сыт по горло.
Гневную тираду полковника прервал телефонный звонок Брандт подошел к столу и снял трубку. Кизель заметил, как он весь напрягся.
— Герр генерал…
Все четверо сидели молча вокруг стола. Шнуррбарт держал в руке потертый футляр для писем и машинально перебирал лежащие в нем листки. Единственное окно в комнате было занавешено куском брезента, чтобы на улицу не пробился ни единый луч света. Подрагивающее пламя свечи заставляло плясать на стене огромные тени. Время от времени снаружи доносилась пулеметная очередь.
