– Понятия не имею.
– М-м-м… – Каззак задумчиво качнулся из стороны в сторону. – Очень странно.
Следующие десять минут дотошно расспрашивал их обо всем, что происходило с ними с момента пленения. Найл с некоторым даже злорадством излагал мельчайшие подробности, зная при этом, что Каззаку этого до обидного мало. Чутье подсказывало управителю: ключ к разгадке кроется в самом Найле. Он так и не мог уяснить, скрывает юноша что-то или говорит искренне. Вновь и вновь ловил на себе Найл проницательный взор управителя, который силился проникнуть в его тайну.
Ингельд скоро надоели бесконечные разговоры, и все это постепенно начало ее раздражать. Когда Каззак, на секунду умолкнув, пригублял напиток, она спросила:
– Я могу взять Сайрис и показать ей женский квартал?
– Ну да, разумеется, – пожал плечами управитель. – Можешь ей устроить и свидание с детьми. – Он улыбнулся Сайрис: – Это в обход правил, но ради тебя…
– А остаться мне с ними позволят? – спросила Сайрис.
Управитель покачал головой:
– Никак нельзя, моя дорогая. Ингельд объяснит, почему. Но не убивайся. Я уверен, что-нибудь придумаем. – Он погладил ее по подбородку. – Об этом поговорим с тобой попозже.
Поднявшись, Каззак проводил их через зал, держа одну руку на плече Сайрис. Возле дверей он повернулся к братьям:
– Вам двоим, понятно, надо будет трудиться. Так здесь принято. Все должны работать. Даже я. Но до завтра можете отдыхать.
Он похлопал обоих молодых людей по шее, давая понять, что аудиенция окончена.
В коридоре Вайг спросил у Ингельд:
– А что за работа у него?
– Работа? Он управитель.
– Они по-прежнему дают ему править? Даже здесь?
– А что такого? Он отвечает, по сути, за всех людей. – Объяснения явно доставляли удовольствие Ингельд. – Едва увидев Каззака, Повелитель смертоносцев понял, что именно такой человек ему и нужен. Здесь все, понимаете ли, такие недалекие, туповатые. А паукам нужен кто-нибудь, чтобы за всех думал и решал.
– Я считал, для этого есть служительницы.
– Да, но не совсем. Все служительницы равны между собой, но кто-то же должен быть над ними старшим.
– Почему тогда они не назначат паука?
– Ничего не выйдет. Пауки ведь не до конца понимают людей. И разумеется, не умеют изъясняться словами. – Ингельд оглянулась через плечо. – Кстати, называть их пауками не советую. Хозяева – вот как надо.
Когда проходили через нижний этаж, в дверь вошла женщина. Сердце у Найла подпрыгнуло к самому горлу: он узнал Мерлью.
Ингельд окрикнула ее:
– Погляди, кто к нам пришел! Мерлью поглядела на Найла с радостью и изумлением:
– Ого, да это ж наш юный борец!
Найл густо покраснел.
Мерлью слегка загорела. В коротеньком белом платье она была ослепительно красива, и юноша мгновенно забыл обо всех своих обидах. Что поделать – сердцу не прикажешь. Когда она улыбнулась Вайгу, Найла больно кольнула ревность.
– Вы куда? – поинтересовалась Мерлью.
– Веду их в детскую. Пойдешь с нами?
– Нет, спасибо. Мне нужно сделать себе прическу. Может быть, ты пригласишь их вечером на обед?
Идея эта, сразу видно, пришлась Ингельд не по нраву.
– Надо сперва спросить у твоего отца.
– Ерунда, – отмахнулась Мерлью. – Я в доме хозяйка. И приглашаю их.
Лицо Ингельд покрылось красными пятнами.
– Что ж, ладно. В случае чего с тебя и спрос.
– А то как же. – Мерлью улыбнулась братьям: – До встречи.
От Найла не укрылось, что Вайг проводил девушку долгим взглядом. Можно было поздравить Мерлью еще с одной победой.
Поджидавший во дворе возница с готовностью вскочил, но Ингельд, взглянув на повозку, поморщилась:
– Ужас, какая неказистая. Поедем, пожалуй, на моей колеснице. – Она великодушно махнула верзиле рукой: – Свободен.
Ингельд еще раз провела своих родственников через здание, а оттуда – в мощеный внутренний дворик. Двое колесничих, пристроясь в теньке, играли, выкладывая резные палочки.
Стоило Ингельд щелкнуть пальцами, как оба мгновенно вскочили на ноги. Женщина самодовольно усмехнулась: ей явно нравилось, что родные видят, насколько она влиятельна.
Понятно, почему она предпочла свою собственную колесницу. В нее могло уместиться полдюжины людей, и сиденья были очень удобные, с обивкой. Корпус сделан из желтого дерева, колеса большие, изящные. Когда сели, Ингельд приказала:
– В женский квартал.
Колесницу выкатили через задний дворик.
Сайрис повернулась к Ингельд:
– Ты тоже работаешь?
– Этого еще не хватало! – Ингельд вскинула брови. – В этом городе трудятся в основном мужчины. Женщин хозяева, судя по всему, считают созданиями высшего порядка. Что, прямо скажу, приятно, – она широко улыбнулась братьям. – Но я бы в любом случае не стала работать. Я же здесь, можно сказать, главная.
– Ты что, замужем за Каззаком?
– Нет, не совсем… Но присматриваю за хозяйством.
– А я думал, этим занимается Мерлью, – едко заметил Найл.
– У нас разные обязанности, – холодно ответила Ингельд.
Когда подъезжали к Белой башне, на главной площади вовсю кипела бурная деятельность. Невесть откуда взявшись, там копошились множество крупных зеленых насекомых.
– Это кто? – спросил Найл у Ингельд. Та брезгливо сморщила нос:
– Ах, эти… Жуки. Понятия не имею, что они здесь делают. – Наклонившись вперед, она спросила возниц: – Эй, что там происходит?
– Сдается мне, хотят еще раз попробовать рвануть башню, – отозвался один.
– Ого! На это стоит взглянуть. Остановите там, где будет хороший обзор.
Колесница остановилась неподалеку от дворца Повелителя смертоносцев. На площади толклось видимо-невидимо зеленокрылых жуков с длинными и сильными передними лапами, желтыми головами и куцыми охвостками-придатками.
Существа были довольно крупные, некоторые больше двух метров в длину.
Когда они натыкались друг на друга, раздавались звонкие удары. Настроившись на их мыслительный лад, Найл тотчас ощутил суетливую, веселую озабоченность – такую, от которой подмывало громко, в голос расхохотаться.
Это вовсе не походило на отрешенную созерцательность пауков или странный коллективный разум муравьев.
Жуки были наделены невероятным, хлещущим через край, бесшабашным, озорным весельем. Будь они людьми, так непременно сию же секунду кинулись бы с хохотом хлопать друг друга по спинам или игриво тыкать кулаками под ребра. Оттого, наверное, они и толкали друг друга – чисто из избытка хорошего настроения.
