Он пристегнул бьющуюся в истерике девушку, чмокнул ее в нос и быстро оббежал машину, садясь за руль.
— Дашка, не скули, — серьезно проговорил ей, — не ты первая, не ты последняя. Десять минут, и мы в больнице.
В больнице врач диагностировал скоротечные роды. В приемном покое Дашу, быстро обработав, подготовили к поднятию в родзал. Сергей подошел к ней, жалкой, в застиранной больничной сорочке и присев рядом, обнял, зашептал на ухо.
— Скоротечные — значит скоро. Скоро все закончится. Потерпи, моя хорошая. Ты же умница.
Она слушала его и кивала, но тут же схватила его руку и до посинения сжала ее. Крик и рыдания вырвались наружу. Подбежала акушерка, шугнула Сергея — нечистого в грязной одежде, и двери за Зайцем закрылись.
В приемном покое было тихо, но крик и стенания все еще стояли у Серёги в ушах. Загнанным зверем он мельтешил из угла в угол. Потом опомнился и начал пробиваться туда — к Дашке. Поскандалив на препятствиях, он, наконец, в белом халате оказался у дверей в родзал. Буквально за стеной слышались ровные голоса медперсонала. Они, кажется, не переживали, находя все происходящее обыденным. С частой периодичностью Даша выла и орала. Медики тоже прикрикивали на нее, а иногда ободряюще хвалили за вроде те же самые крики. Уже прошел час, а ничего не заканчивалось.
«Какие же это скоротечные роды?», — с досадой подумал он. — «Почему так долго?»
Дверь открылась, закрылась, кто-то что-то ему сказал, но в ушах звенел невыносимые Дашкины вопли, и в этот момент все поплыло. Потом вдруг резко дёрнуло от едкого запаха нашатыря. Он отмахнулся:
— Душно что-то, — прошептал, потянув ворот.
— Ты что раскис, папаша? — акушерка постучала по его щеке, — Скоро уже разродится. Молодец она у тебя. Старательная.
А за дверью снова и снова Дашкины кряхтения и крики.
— Схватка пошла. Тужимся, тужимся, еще немного осталось, — невозмутимо командовал там врач.
— Я больше не могу, — отозвалась Даша каким-то совсем неживым голосом и снова резко перешла в вой.
Сергей, кажется, уже понял, как идет процесс, и мысленно отсчитывая, ждал вместе со всеми очередную схватку. Глубокий вдох, задержка дыхания, сдавленные звуки Дашки, на пределе — резкий выдох, вскрик… И опять надо ждать. Каждый раз он вместе с ней глубоко вбирал в себя воздух и замирал, задерживая дыхание. Казалось, что так все пройдет быстрее, если он тоже будет стараться. Забывая, как дышать, сжимал кулаки и ждал, ждал, ждал, когда уже можно будет выдохнуть.
«Вдох — выдох, вдох — выдох…», — медитировал он, уставившись в одну точку. И вдруг после одного из выдохов Дашка затихла. Совсем. Тишина. Сергей тревожно встрепенулся. Но тишину прервал шлепок и… пронзительный детский крик.
Ошарашенный новым звуком Сергей вскочил, готовый куда-то сорваться, но тут же замер. Улыбка расползлась по его лицу.
— Всё, — прошептал он удовлетворенно и снова сел. Он улыбался как дурак, а глаза жгло, пришлось часто моргать, и слёзы покатились по его щекам. — Всё! — быстро смахнул он их и опять вскочил, вламываясь в закрытые двери.
Заяц. Его бедный, замученный, мокрый Заяц.
Сергей прикоснулся к ее сухим покусанным губам своими.
— Дашенька, ты умница. Я тебя обожаю, — прошептал он ей.
Крепко обругав, его тут же схватили и оттащили от нее, выталкивая назад за дверь. Как сторожевой пес, он ходил взад-вперед у запретного для него входа, при каждом новом звуке вскидывая голову и прислушиваясь.
Чуть позже его позвали. Он прошел в отдельный бокс. Там в барокамере лежал совершенно голый беззащитный ребенок. Страшненький, как гуманоид. Глаза крепко сжаты и заплыли. Он вскидывал сморщенные руки, сучил такими же сморщенными ногами, голова медленно ходила из стороны в сторону. У этого существа сначала открывался рот, а потом с запозданием вырывался горластый гортанный звук. Детеныш прооравшись, внезапно затихал в немом раскрытие рта, еще сильнее молотил конечностями в воздух и дальше снова разражался криками гнева и обиды. Чуть позже он совсем вошел во вкус и надрывно, горько, не переставая, заорал, рассказывая всем о своей беде.
Сергей оглянулся, в поисках медиков.
— Он плачет, — сообщил озабоченно.
Подошедшая акушерка внимательно оглядела кроху и пожала плечами:
— Живой, вот и плачет. Дети все плачут.
«Да. Плачет, значит живой. Все хорошо», — Сергей удовлетворенно вздохнул и завороженно уставился на крикуна:
— Слушай, пацан, так не честно, — прошептал он ему, — ты давишь на чувства. Это нечестный приём. — Сын его не слушал и продолжал плакать. — Ладно, — кивнул Серёга, улыбаясь. — Ладно. Хорошо. Ты — главный.
Шесть утра. Он растерянно шагал по начавшему таять к утру снегу. Город просыпался. Кое-кто уже спешил на работу, а Сергей не знал куда себя приткнуть. Лишь через два часа ему разрешили вернуться. Только тогда станет можно снова увидеть Дашку и сына.
Сергей взял телефон и, немного подумав, нажал на вызов.
— Слав, у меня сын, — на одном дыхании сообщил он в трубку. — Мальчик, — похвастался. Потом бесконечно долго перечислял время, вес, рост, баллы по шкале Апгар и прочие очень важные подробности, а Славка называл его придурком ненормальным, смеялся и даже, наверное, чуть-чуть завидовал.
Восемь часов. Он тихо вошел в палату — вдруг его зайцы спят. Дашка лежала, все такая же осунувшаяся и замученная. При виде Сергея оживилась, приподнялась и улыбнулась.
— Заяц, я без цветов. Вдруг у пацана аллергия, — оправдался Сергей и, покосившись на кулек, лежащий в прозрачной каталке, присел с краю на кровать. Склонился над Дашей.
— Не надо цветы, — согласилась она, отвечая на его поцелуй.
— Что не спишь? — его пальцы ласково коснулись бледной щеки.
— Я спала, — заверила Дашка, — только проснулась.
Рядом послышалась возня. Они оба перевели взгляд. Кулек чуть-чуть повошкался и затих, причмокивая малюсенькими губами.
— Чмокает, как ты, — усмехнулся Сергей. Привстал, нависая над каталкой и с затаенным дыханием залип, уставившись на кроху. Нет, пацан оказался совсем не гуманоид, а обычный мелкий человечек. Носик кнопка. Глаза все еще крепко захлопнуты, но из припухших щелочек торчали едва заметные реснички. Бесцветные бровки сын хмуро сдвинул — серьезный парень. Красные щечки, пусть все еще немного сморщенные, но такие настоящие. — Ничего вроде так получился, а, Дашка? Классный же? — Сергей невесомым касанием пригладил топорщащийся черный пушок на макушке.
— Ага, кла-а-асный, — согласилась она, расплываясь в совершенно новой для нее улыбке— в счастливой улыбке мамы, смотрящей на своего малыша.
— Ну, я старался, — с гордостью заявил Серёга и чмокнул смущенную Дашку. — А ты еще ревела — не хотела. Вон какое «чудо в пуху».
