Блюдо в итоге получилось у нас… «такое себе». Без слез не взглянешь. По кухне расползся запах гари, но он, как ни странно, все равно подогревал аппетит. Мы с энтузиазмом расселись за стол.
- Перед концом света не самый плохой завтрак, - смеясь, пошутила я.
Стас перевел взгляд на настенные часы (в запасе у нас был еще час), тоже улыбнулся, кивнул, придвинул сахарницу, накидал в обе кружки по две ложки песку, размешал его в обеих кружках ложкой и только потом поставил чай передо мной.
- Две хватит? - вдруг спохватился он.
Я хмыкнула:
-Хватит, - с иронией покосилась на Стасика.
Ладно, угадал! А вдруг бы я вообще без сахара пила?
Однако, похоже, он все это выполнял на автомате. Неважно кто перед ним тут находился, любимый МалышЬ или просто нечаянно забредшая к нему на огонек однокурсница. Выдрессировала его Янка. Я мысленно усмехнулась, а потом вдруг подумала. А может вообще-то и не Янка — причина. Может, его родители так учили. Впервые я посмотрела на ситуацию с такого ракурса. Выходит, Назарову не только несложно было проявлять эту бесполезную заботу к окружающим, он банально просто так привык делать. Но углубляться в суть Тасечкиного характера и воспитания я не стала. Он сам меня отвлек от этих мыслей:
- Ты не переживай, сейчас быстро все сделаем, - заверил он, с наслаждением откусывая непрезентабельного вида гренку. - Не будет никакого конца света. Сдадим мы все. На крайняк купим, - не давая ни в чем сомневаться, усердно зажевал сказанное.
И я, окутанная аурой этой беспечной уверенности, и в самом деле вдруг перестала переживать. Вот реально, испытала я в тот момент абсолютный пофигизм. Этот размешанный сахар в кружке, нехитрый завтрак и, не только в нашем доме, грязная плита неожиданно убедили меня, что все в самом деле будет хорошо, а устроенная мной паника смешна. Не будет никакого конца света. Не будет двойки по социологии. Все будет просто замечательно.
Часы тикали. Будут они тикать и через час, и через два, и когда мы наконец защитим наш проект, и через много-много лет. Всегда. Я тоже с аппетитом жевала и поглядывала, то на стрелки, то по сторонам.
Меня снова привлекли полки с сувенирами: магнитики, статуэтки и фотки. Фотографии тоже служили напоминанием о веселых путешествиях. На одной из них все семейство Назаровых запечатлело, кажется, посещение Египта. Пирамиды на заднем плане. Стас мелкий - еще школьник. Я даже привстала, чтобы получше рассмотреть:
- В Египте? - спросила я.
- Угу, - Стас тоже привстал, вместе со мной разглядывая старое фото, - мне тут лет десять, кажется, - сообщил он. - Похож?
- Ну да, - кивнула я, - изменился, конечно, но похож. - Назаров сам, несомненно, возмужал с тех времен, но уши, увы, никуда не делись. Их я узнала бы из тысячи.
- А тут? Узнаешь? - он ткнул в другую рамку.
Я перевела взгляд туда. Нет, все же пытаться спрятать длинноухого зайца среди котят - бесполезное занятие. Конечно же и этого во все зубы улыбающегося малыша сложно было спутать с кем-то другим. Милый, кстати, малыш. Смешной. На детских снимках все получаются милашками.
Стасик-карапуз, лет эдак трех-четырех от роду, светясь от счастья, стоял в одних плавках, тоже, видимо, находясь где-то в далеком путешествии, на фоне синего-синего моря в обнимку с девчушкой, возрастом ему под стать. Правда вразрез тискающему ее кавалеру, девочка была несколько набычена, но от этого не менее хорошенькая. Забавная парочка.
— Это Янка, - ткнул он жирным пальцем надутой девочке в торчащий на пузе пуп.
- Янка? - У меня хлеб тут же встал поперек горла, и я поперхнулась.
Янка? МалышЬ?
- Вы что в садике вместе были? - выдохнула я в недоумении.
- Нет. Она на год младше. У нас мамы — подруги, - пояснил Назаров.
Господи, как все запущено. У меня хлеб так и отказывался проходить в глотку.
- И вас что, в младенчестве поженили? - подозрительно покосилась я на него. Он засмеялся:
- Нет. Просто так получилось, - пожал невинно плечами. - Но родители не против. И, в общем-то, даже рады, - заявил он поспешно.
Ну да. Я кивнула. Просто получилось у Стасика трахнуть Малыша, что тут непонятного. Круто. Тем более родители не против.
Нет, это все конечно теоретически трогательно. Любовь с бесштанного детства, тщательно культивируемая взрослыми своими умилениями, а позже уже и надеждами. Это же так очаровательно - вместе на горшке сидели, козявки из носа доставали, соревнуясь у кого больше и зеленее, а потом их еще и ели. А теперь вот скоро своих карапузов ушастых наштампуют. Славная картинка. Теоретически.
На практике у меня даже жуткие мурашки побежали по спине.
Интересно, что можно чувствовать к человеку, который при тебе бегал в обоссаных штанах, отвешивал сопли по колено и во всеуслышание кричал: «Мам, я какать хочу»?
Я со своим парнем знакома не со столь нежного возраста, однако имелись и у нас подобные казусы. Был один момент, помнится, Юрка во дворе верещал как резаный, когда на него с дерева свалился паук в сантиметр величиной, а потом еще и разревелся с испугу. Теперь это часто бывало причиной для насмешек с моей стороны, не со зла, а просто поддеть немного, а он понятно от этого бесился. Это вообще-то не сильно мешало нашей любви, но все же…
Хотя, черт его знает, может Стас с Яной и в самом деле каким-то провидением предназначены были друг для друга. С рождения и пока смерть не разлучит их. В горе и в радости, на горшке и в супружеском ложе…
Я наконец дожевала жутко подгоревшую, немного горчащую гренку, запила сладким чаем:
- Ну что, пойдем рисовать графики?
Глава 13. Конец света
На сытый желудок работа и в самом деле пошла быстрее. Во всяком случае, Стас стал активнее: окончательно проснулся и оживился. В комнате сразу уселся за компьютер, отыскал нужную программу, скачал пересланные теперь уже мною ему файлы Крайнова. Пока он вел подготовительные работы я, сидя на тахте, от безделья озиралась. Оглядела уже знакомые предметы мебели, потом попялилась на Назарова, который, не обращая на меня внимания, нырнул всем своим сознанием в цифровой мир.
И тут меня накрыло...
Бывает такое — смотришь на знакомые, давно примелькавшиеся предметы и, не находя в них ничего необычного, примечательного, интересного, скользишь по ним мимолетно. А потом неожиданно зацепишься за что-нибудь виденное миллионы раз и застываешь, словно в просветленном озарении. Обыденная вещь в миг становится диковинной. Внезапно заурядная форма кажется теперь какой-то причудливой, находишь какие-то абсолютно новые мелкие детали, которые никогда раньше кажется и не замечал.
«Ничего себе», — говоришь при этом сам себе и залипаешь в непонятном то ли недоумении, то ли восторге. Кружишь какое-то время проясненным сознанием над этим открытием. Осматриваешь, ощупываешь, вдыхаешь как дитя, познающее мир, приходя вдруг к неведомому прозрению и пониманию.
