– У меня на коже остались ожоги от суперклея, – пожаловался Дурмот.
– Какая жалость, – посочувствовала ему мама, – а нас похитители связали и едва не прикончили.
– Я никак не мог до тебя дозвониться и переволновался! – продолжал Дурмот.
– Да, вижу, – сказала мама.
– А ты знаешь, что случилось с моим мобильником? Он не просто разрядился! – Дурмот схватился за пояс, словно боясь, что с его драгоценным телефоном опять что-то случится.
– Да, Турмод, знаю.
– И?
– Астрид хочет тебе кое-что сказать. – Мама слегка подтолкнула меня.
Я перевела взгляд с мамы на Дурмота.
– Прошу прощения, – сказала я.
– Просишь прощения? – повторил Дурмот. – Прощения?! И это все? Больше тебе сказать нечего?
– Астрид сказать больше нечего. А нам с тобой надо многое обсудить, но торопить события мне не хотелось бы. Хватит с меня поспешных решений.
– Мне, наверное, лучше уехать, – проговорил он.
– Думаю, да, – согласилась мама. Дурмот положил букет на стол, развернулся и шагнул к двери, но потом остановился.
– Возможно, когда ты вернешься домой, меня там уже не будет, – сказал он, посмотрев на маму.
– Да, это я поняла, – ответила мама, и Дурмот сделал еще один шаг к двери.
– Э‐хм… – промычала я, когда он взялся за ручку.
– Что? – Он словно ждал, когда его позовут.
– Всего хорошего, Турмод, – сказала я.
Где-то через полчаса после его ухода вернулся папа. Увозили его на коляске, а назад он приковылял на костылях. Вот только радости на его лице не было.
– Врач сказал, что выписывает меня. И еще звонила Андрина. Она уже выехала и скоро будет здесь. – Папа отводил глаза, стараясь не смотреть ни на маму, ни на меня.
– Это же отличные новости, Бальтазар. Я, честно говоря, вообще боялась, что полностью ногу тебе уже не восстановят.
– Мне очень повезло. К тому же ты отлично наложила шину. Врач тебя прямо-таки превозносил, – сказал папа. Как они оба странно говорят! «Превозносил». Разве человек в здравом уме скажет такое своей жене, пусть даже и бывшей?
Мама кивнула и улыбнулась.
– Как там говорит твоя мама? – спросил папа. – Все будет хорошо? Все наладится?
– Да, именно так она и говорит, – подтвердила мама, и они обнялись.
– Целуйтесь, целуйтесь, целуйтесь! – потребовала я, но на этот раз они ограничились объятьями. И даже обнимались совсем недолго. Совершенно так же мама обнимает своих одноклассников, с которыми случайно столкнулась на улице. И чье имя даже вспомнить сразу не может.
Папа захромал ко мне, бросил костыли на пол и, стоя на одной ноге, протянул ко мне руки.
– Малышка, обнимешь папу на прощанье? – спросил он.
– Не надо меня так называть! – возмутилась я, но подошла и позволила папе себя обнять, хотя сама прижиматься к нему не стала.
– Ладно. Увидимся, – сказал он, разжав наконец руки.
– Ага. Увидимся, – поддакнула мама и открыла перед папой дверь.
45
Мы с мамой решили доехать на такси туда, где они с папой оставили машину, и пока мама собирала по палате наши вещи, я стояла возле окна. На парковку въехала машина Андрины.
Дверца распахнулась, Андрина вышла и, заперев машину, уверенными шагами двинулась к больнице. Она была уже совсем близко, когда навстречу ей вышел папа. Я отвернулась и уселась на пол, привалившись спиной к стене.
– Ты что? – удивилась мама, но я лишь покачала головой. – Астрид, ты чего расстроилась? – спросила она.
– Мне надо подумать, – ответила я и попросила: – Брось мне, пожалуйста, вон ту подушку.
Мама хотела что-то сказать, но передумала и подала мне подушку. Положив ее к стене, я уперлась ладонями в пол, подняла левую ногу, а правой уже собиралась оттолкнуться, но замерла, почти как бегун на старте. Я смотрела на маму; та как раз открыла молнию на сумке, которую нам дала одна из медсестер. Неужели быть взрослым – это притворяться большим, когда чувствуешь себя маленьким? Неожиданно я поняла, что бабушка права: я действительно похожа на маму. Я встала на колени, развернулась и поднялась на ноги как раз возле окна.
– Ты что, не будешь на голове стоять? – спросила мама и устало улыбнулась.
Я посмотрела на парковку. Красная машина Андрины уже уехала.
– Нет, мама. Я, наверное, больше вообще не буду на голове стоять, – ответила я.
Когда мы ждали лифта, мама улыбнулась мне, и я взяла ее за руку.
– Мам, перед отъездом мне надо сделать два дела, – сказала я.
– Ладно. – Она кивнула.
– Я сначала хочу зайти в фирму по прокату лодок. Попрошу у них прощения за то, что украла моторку.
– Хорошо, давай зайдем, – согласилась мама, – а второе дело?
– Хочу попрощаться с Мило Милодраговичем. Или, по крайней мере, узнаю, как он себя чувствует. Оставлю ему наш адрес. Может, он как-нибудь в гости приедет, – сказала я.
– И это можно, – ответила мама.
В регистратуре мама спросила, можно ли нам навестить Мило Милодраговича. Или хотя бы заглянуть к нему в палату.
– Какого такого Мило? – Женщина за стойкой посмотрела на нас поверх очков.
– Милодраговича. Нас всех вместе вчера привезли. То есть не совсем вместе, но мы все – с того острова. Ну, дело Юлленшёльда.
Женщина выпрямилась и сняла трубку телефона.
– Секундочку. – Она отвернулась и что-то спросила в трубку, после чего вновь повернулась к нам.
– Врач хотел бы побеседовать с вами, – сказала она, и губы у меня задрожали. Заметив это, мама обняла меня за плечи и отвела в сторону. Я уткнулась лицом маме в живот, и она принялась гладить меня по голове. Я отчетливо представила себе Мило Милодраговича. Темные волосы, длинная борода и кислородная маска на лице – таким я его видела в последний раз.
– Это вы спрашивали о Мило Милодраговиче? – спросил кто-то у меня за спиной, я отлипла от мамы и повернула голову.
– Да, мы. – Мама приветливо кивнула лысому врачу в больших очках.
– Значит, это вас похитили вместе с Юлленшёльдом? – поинтересовался он.
– Нас, да, – ответила мама.
– Он исчез, – сказал врач.
– Юлленшёльд? – ахнула мама.
– Нет, – возразил врач, – Мило Милодрагович. Или тот, кто выдавал себя за Мило Милодраговича.
– Но он же был тяжело ранен, – сказала мама.
– Ранение было довольно легким, но крови он потерял много.
