Телефонный звонок обрушился на Александру, как знамение судьбы, заставив ее сильно вздрогнуть. Филипп был в ванной и не мог ответить на звонок. Помедлив, она взяла трубку.
– Госпожа Бовэ? – спросил низкий мужской голос. Александра Потапова никогда не думала о себе как о госпоже Бовэ, но тем не менее кивнула, как будто собеседник мог ее видеть. – Меня зовут Сергей Говоров. Я буду у вас через четыре минуты. Вас предупредили, что я приеду?
– Да-да, – растерянно сказала Александра. – Мы ждем вас.
– Отлично, – ровно сказал Сергей Говоров. – До встречи.
Александра бросилась в ванную и вытолкала из нее Филиппа, который зачем-то вздумал бриться, потом кинулась в туалет, проверила, выключен ли утюг и чайник, хотя это уже сто раз было проверено, на ходу, пролетая мимо изумленного всплеском ее активности Филиппа, она побрызгалась духами, схватила элегантный рюкзачок и замерла около двери.
Филипп что-то восхищенно пробормотал по-французски. Когда позвонили в дверь, на часах было ровно пять.
– Здравствуйте, – сказал, шагнув в коридор, громадный мужик. – Это я Сергей Говоров. Не узнаете меня?
Это был один из тех громил, что насмерть перепугали ее в санатории. Помнится, он тогда сидел под дверью их гостиной, а на соседнем кресле скромно, но красноречиво покоился автомат.
– Мы с вами в тот раз не познакомились, – сказал громила чуть смущенно, глядя на Александру.
– Ничего, – стараясь быть вежливой, пролепетала Александра, – зато сейчас познакомились… Хотите кофе?
– Мы будем пить кофе в Шереметьеве, – сказал Филипп из-за двери. Все-то всегда слышал ее муж!
– Да, – согласился громила озабоченно. – Сейчас лучше поедем. Пробки всякие, и мало ли что…
Вдвоем с Филиппом они обошли квартиру, вдруг показавшуюся Александре совсем чужой, и он подхватил ее тяжеленный чемодан, как будто он был из бумаги. Громила взялся за второй.
Они вышли на лестницу, и Александра повернула ключ, запирая на замок всю свою прошлую жизнь.
Невзгоды бедного детства, болезни, обиды, тяжелая безрадостная учеба, работа по ночам, вечное и беспросветное безденежье, бабы-Клавина смерть за швейной машинкой, предательство Андрея, тяжелые ночные раздумья, когда кажется, что невозможно дождаться утра, и стыд, стыд за себя, доверившуюся, ничего не замечавшую, – все осталось там, за коричневой дерматиновой дверью, за низким порожком, который она осторожно перешагнула, не слишком уверенно держась в новых лакированных ботинках.
Странно улыбаясь, она стала спускаться по лестнице, и гуськом, громила первый, Филипп последний, они вышли из погребальной сырости подъезда в промозглые мартовские московские сумерки прямо к ожидавшему их черному джипу.
– Старый знакомый, – сказала джипу Александра.
– Что? – спросил сзади Филипп.
– Ничего, – ответила она, отчаянно пытаясь не заплакать. – Все хорошо.
Внутри джип был обжитым и уютным – с газетами и бутылкой минеральной воды на сиденье, с открытой пачкой сигарет на щитке, со смешным медвежонком на зеркале и стойким запахом кожи и одеколона.
Филипп покидал в багажник вещи и открыл Александре заднюю дверь.
– Садись! – пригласил он вежливо.
Она заплакала, когда джип стал выбираться со двора, где прошла ее жизнь, но быстро справилась с собой и больше уже не плакала.
Даже когда «Боинг» как будто чуть осел на задние колеса и стал стремительно набирать скорость, а потом оторвался от земли, поднимаясь все выше и выше и радуясь собственной сумасшедшей свободе.
Аэропорт имени Шарля де Голля, где через три часа приземлился их самолет, оказался совсем непохожим на Шереметьево. Других международных аэропортов Александра не видела и потому судить о них не могла.
Шарль де Голль был громадней и суматошней. Похоже было, что здесь внезапно пересеклись все человеческие дороги. Обилие самолетов, людей, разноязычная речь, сверкание витрин и чистых стекол, одетые прозрачными панцирями ленты эскалаторов, бесконечные объявления по меньшей мере на трех языках и неизменное «аттенсион силь ву пле», повторяющееся каждую минуту, заставили Александру притихнуть и взять Филиппа за руку. Почему-то он тоже нервничал, и она никак не могла понять, в чем дело. В конце концов, он-то вернулся домой…
Их очень быстро пропустили через границу, даже не досматривая. Таможенник как-то не по-русски отдал честь, и сразу за терминалом к ним бросился какой-то мужчина в дорогом темном костюме и что-то быстро и непонятно застрекотал. Филипп, улыбаясь, слушал.
– Он говорит, что очень счастлив, что ты в Париже, и надеется, что город и Франция тебе понравятся, – перевел Филипп. – Пошли, Алекс. Времени довольно много, а нам еще ехать.
– А… вещи? – осторожно спросила бдительная Александра, наученная еще бабушкой никогда не оставлять вещи без внимания.
– Вещи принесут в машину, – сказал Филипп, странно морщась.
– А кто это? – спросила она тихонько, кивая на спину шедшего впереди мужчины.
– А… это Ламон, – ответил Филипп. – Ты не хочешь есть?
В самолете она съела все до крошечки, и ей было так вкусно, что она даже утащила у Филиппа из тарелки кусок какого-то нежного мяса в сложном соусе. Всю дорогу он пытался ее напоить, но пить ей не хотелось, тем более красотка-стюардесса слишком явно удивилась, когда она попросила джин с тоником.
– Что это с ней? – спросила Александра у Филиппа.
– Ничего, – пожал плечами Филипп. – Просто она не понимает, как можно пить джин с тоником, если ты не английский морской пехотинец и если можно пить шампанское.
Подумав, Александра решила джин с тоником больше не заказывать, а шампанское она не очень любила.
Они пробирались сквозь толпу к какому-то боковому выходу. Александра смотрела по сторонам, и все очень ей нравилось. Она все время забывала о том, что она не обыкновенная туристка, приехавшая на недельку развеяться в веселый Париж.
– Есть? – переспросила она. – Пожалуй, хочу. От волнения, наверное.
Филипп что-то быстро спросил у их провожатого, и тот ответил с некоторым даже почтением.
Интересно, кто он такой, этот Ламон? Может, полицейский?
– Ужинать будем дома, – сказал Филипп. – Там все приготовлено. Дотерпишь до дома? Это еще часа полтора.
– Дотерплю, – сказала Александра. – Господи, какая красота, Филипп! Как здорово, что мы сюда прилетели. Ты мне покажешь потом Париж? Сад Тюильри, «Комеди Франсез» и «Гранд-опера»?
– Ты забыла Лувр и Эйфелеву башню, – сказал Филипп. – Покажу.
Двери бесшумно разъехались перед ними, и они оказались на улице, довольно далеко от всех основных выходов, как поняла Александра.
Прямо перед ними дремал у тротуара длинный и низкий черный лимузин. Сбоку у него было три двери вместо обычных двух, и Александре показалось даже, что он бронированный. Возле него стоял шофер в форме. Как в кино.
