Она пошевелилась под кучей теплых одеял, но ничего не сказала.
– Иван не нуждается в твоей защите. Мы же тогда вам все рассказали. Он справится без тебя, Алекс!
– Я очень боюсь, – из-под одеяла сказала она. – За всех. За себя, за тебя, за ребят. Ты точно уверен, что от нас отстанут, если мы затаимся?
– О боже, боже… – пробормотал Филипп. – Я женился на забавной, красивой и славной девушке. И что вышло?
– Что? – спросила Александра.
– В меня стреляют, и я стреляю в ответ. Объясняюсь с милицией. Ищу… как это называется… заказчиков. Прошу государственного деятеля вмешаться в какие-то полукриминальные дела, и он вмешивается… Я плохо кончу. Слышишь, Алекс?
Сбросив одеяло, Александра обняла его за шею.
– Я боюсь, – повторила она. – Лучше бы меня убили тогда, на лестнице.
– Не болтай, – сказал Филипп холодно. – И, если тебе это важно, я могу сказать, что убивать тебя на лестнице никто не собирался.
– Как не собирался? – несколько даже обиделась Александра. – А мои боевые ранения? А больница?
Филипп молчал, и Александра заволновалась.
– Нет, ты уж договаривай! – Она всмотрелась в его лицо. – Я что-то не понимаю. Если не хотели убить, тогда зачем?
– Пугали, – сказал Филипп неохотно.
– Меня? – поразилась Александра.
– Меня, – отрезал Филипп и поднялся. – Нужно дожить до завтра, Алекс. И тогда все будет хорошо. Ты задашь мне все свои вопросы, и я на них отвечу. А пока давай полежим немного…
Они и вправду лежали, не засыпая и не читая, и думали каждый о своем.
Александре хотелось подумать о бабе Клаве, от которой она уезжала так далеко и так надолго, но у нее не получалось. Баба Клава все время отступала куда-то в тень, словно специально освобождая место для других мыслей и чувств.
Вот-вот замкнется один круг. И начнется какой-то другой, о котором Александра еще ничего не знает. Что там будет, в этом втором круге? Будут ли в нем ее девочки, и Филипп, и Иван Вешнепольский? И каково ей самой будет в чужой стране с чужим языком, привычками, обычаями? Ведь, наверное, там у Филиппа Бовэ есть родственники и друзья, как-то они к ней отнесутся? И вдруг ей снова придется страдать из-за собственного несовершенства?
А может, еще их убьют по дороге в Шереметьево и не нужно будет никому ничего доказывать…
Почему-то она шла по дорожке к своему деревенскому дому, но не со стороны электрички, а со стороны леса, и она боялась этого леса и хотела побыстрее дойти.
Александра так и не продала этот дом после бабушкиной смерти, хотя ездить ей было совсем некогда. Катерина Максимовна, соседка, приглядывала за ним и раз в год писала Александре письма, в которых уведомляла, что все в порядке, дом стоит – и еще сто лет простоит! – имущество в сохранности.
Бабушку она увидела в огороде. Заслонившись от солнца ладонью, она смотрела на приближавшуюся Александру.
Сердитая, поняла Александра.
– Наконец-то, – сказала бабушка язвительно. – Я уж думала, не дождусь.
– Привет, бабуль, – поздоровалась Александра тихо. – Что это ты в город не едешь?
Там, в этой перевернутой реальности, бабушка жила почему-то в деревне.
– Мне и тут хорошо, – сказал бабушка независимо. – Я его сроду не любила, город этот. То ли дело здесь – красота, воздух, лес какой! Старики говорят, на сто верст! Всю жизнь в городе промаялась, а зачем? Здесь только и жить.
Солнце валилось в луга – лохматое, красное и нестрашное. Было тепло и пахло полем, травами, близким дождем.
– У вас дождь был? – спросила Александра.
– Был, – согласилась бабушка. – Это у вас там ничего нет. А у нас тут все есть.
Они сели на крылечко, как и вправду сидели когда-то – маленькая Александра с тряпичной самодельной куклой и бабушка с вязаньем. Солнце переливалось и путалось в спицах, и Александра никогда не могла понять, зачем летом вязать такие теплые и толстые носки.
– Видишь, как хорошо? – спросила бабушка, когда они посидели немного молча. – Все у меня хорошо. Ты не переживай за меня, Саша. Хоть я и не в городе живу, а все знаю, все вижу. Конечно, может, мне не стоило в деревню переезжать, я бы за тобой ухаживала, а может, присоветовала бы что-нибудь, уберегла, защитила…
– Да что ты, бабуль, – пробормотала Александра. – Ты о чем?
– О том! – вспыльчиво сказала бабушка. – Не перебивай. Я же ведь не старая дура безмозглая, как некоторые бабки. Ты меня слушай. Ты поезжай, Саша. Может, и хорошо. Мне вот тут видишь как хорошо, хоть я и одна, без тебя. А поначалу знаешь как себя ругала? Ведь переехала и бросила тебя одну-одинешеньку, девочку мою маленькую…
– Бабушка! – закричала Александра. – Не плачь!
– А кто плачет? – гордо спросила бабушка и высморкалась в белоснежный платок. – Я? Я никогда не плачу. Это ты у нас по этой части мастерица.
– Бабуль, – начала Александра, торопясь и понимая, что свидание это скоро закончится, – а ты… ты…
Нет, не могла она решиться и спросить ее об этом. Не могла.
– Тебе было трудно со мной? – быстро договорила она. – Все-таки маленький ребенок, такая обуза…
– Какая обуза! – махнула рукой бабушка. – Лучше тебя и ближе тебя у меня за всю жизнь никого не было. Что делать, характер такой… А ты все терпела да ласкалась, как щенок. Я бы за тебя жизнь отдала, Саша. Вот как любила…
Александра потянулась ее обнять, прижалась, чувствуя знакомый запах свежести и высушенного на солнцепеке белья. Ах, что это был за запах, единственный в мире, оберегающий от бед и несчастий, от болезней, напастей, дурных снов, плохих людей… Она вдыхала его, стараясь запастись, надышаться впрок, и рыдала, не в силах остановиться.
– Саша! – сказала бабушка строго. – Грех так убиваться. Не плачь. Посмотри, красота какая.
Александра кулаком вытерла слезы, и бабушка подала ей свой платок, не тот, который был у нее в руке, а свежий, из кармана – льняной, отглаженный и с ее инициалом, затейливой буквой «К».
Бабушка любила вещицы с ее инициалами. Куда-то они пропали из дома, когда ее не стало, и Александра даже позабыла о них, а теперь вот вспомнила.
Все еще вздрагивая, Александра посидела, тесно прижавшись к ней боком и мусоля платок.
– Ну, – сказала бабушка, – иди. А то на электричку опоздаешь. Вот всегда с тобой беда – нет бы на час раньше приехать, я бы тебя накормила. А сейчас голодная поедешь, что ты там будешь есть, в городе своем?
– У меня все есть, бабуль, – улыбнулась Александра. – Не ворчи.
– Езжай! – сердито приказала бабушка. – И в следующий раз пораньше приезжай. Или на выходные…
– Алекс! – позвал ее кто-то осторожно. – Вставай, Алекс!
