– Ты как? – спросил ворчливо.
– Отлично.
– Везет же некоторым, а у меня на душе кошки скребут.
– Поскребут, поскребут и утихнут. Спокойной ночи.
Не прошло и десяти минут, как мобильный зазвонил вновь. Я была уверена, что это Алекс, но звонил Лебедев.
– У тебя все в порядке? – как-то нерешительно поинтересовался он. – Этот тип уже ушел? Кто он такой?
– Скажи-ка лучше, чего тебе вздумалось меня целовать?
– Извини, – вздохнул покаянно Лебедев. – Терпеть не могу таких, как он. Шмотки за евро, ездит небось на спортивной тачке. И бабло во всех карманах.
– Сейчас люди предпочитают карточки. Вообще-то он неплохой парень.
– Тебе лучше знать. Я просто хотел убедиться, что у тебя все хорошо.
Мы еще с минуту поболтали и простились, а я вновь задумалась. Может, Алекс прав и Лебедев видит во мне свою погибшую любовь? Только этого не хватало. Я подошла к окну, выходящему на улицу. Поселок спал. Но одно окно все же светилось. В доме Татьяны. Я перевела взгляд на часы. Поздновато, пожилые женщины обычно спать ложатся куда раньше. Может, у нее бессонница? Светящиеся в темноте окна всегда наводили на мысль о домашнем тепле и уюте. Но только не в ту ночь. Мне чудилось в этом что-то зловещее…
Утром я по заведенному порядку отправилась на озеро. Искупавшись, устроилась в тенечке с книжкой и не заметила, как уснула, наверное, потому, что ночь все же выдалась беспокойной. Разбудили меня дети, с визгом прыгавшие в воду, я потянулась, сладко зевнув, и некоторое время лежала, ни о чем не думая, наблюдая за облаками. Потом позвонила папе, а закончив с ним разговор, решила, что не худо бы еще искупаться. В общем, первая половина дня пролетела незаметно.
Возвращаясь к себе, возле Нининого дома заметила Прасковью.
– Нинка, видно, опять за ягодами усвистала, – ворчливо произнесла соседка, когда я поздоровалась, поравнявшись с ней. – Вот неймется… У нее давление, а она каждый день в лес точно на работу. Да еще в огороде горбатится. А зачем, скажи на милость? Было бы для кого.
– Без дела сидеть, наверное, скучно, – пожала я плечами.
– Оно понятно… Ты на меня не сердись…
– За что? – не поняла я.
– Ну, я вчера про ухажеров-то брякнула… Нинка меня отругала, чего, мол, ты лезешь? Язык-то правда без костей… А ухажер твой ей знакомым показался. Так и сказала: где-то я его раньше видела…
– Кого? Нового жильца из докторского дома?
– Выходит, так… или нет? Чего-то и не поняла я… Ладно, вернется из леса, спрошу. Может, вспомнила… Она ведь такая, будет голову ломать, хоть сутки напролет, но своего добьется. А Танька у нас в санаторий уехала. Утром ее встретила, идет на автобусную остановку с чемоданом. Сто лет никуда не ездила, и вдруг на тебе… Говорит, бесплатную путевку предложили, грех отказываться. И что интересно, врет что твой сивый мерин.
– В каком смысле? – не поняла я.
– Никто ей путевку не давал. Я как от нее про санаторий услышала, сразу бросилась звонить. Почему ей дали, а мне нет? Который год прошу… А мне в ответ: успокойтесь, никто ей ничего не давал. Вот скажи, что у людей за страсть врать почем зря?
– Странно, – задумалась я, не сразу сообразив, что произнесла это вслух. – Может, она не в санаторий уехала, а просто не хотела говорить куда?
– В санаторий. Она сказала, санаторий «Гудок», это в соседней области, возле Киреевска. Хороший санаторий. Я там лет пять назад была… Ну, так я и позвонила, узнать, там она или нет. Сказали, там. Теперь вот гадаю: Танька наврала и за свои деньги поехала или эта профурсетка из собеса меня обманула? Еще и Нинку где-то носит. Хотела ей рассказать… – Прасковья махнула рукой и направилась к своему дому.
Внезапный отъезд Татьяны наводил на размышления. Женщина много лет не покидала родного дома и вдруг отправилась в санаторий, стоило нам заинтересоваться ее племянником. Положим, о нашем интересе она ничего не знала… или знала? Но кто ей мог сообщить? Та же Прасковья… Запросто могла проболтаться, что я о племяннике расспрашивала. А врать зачем? Хотела соседку подразнить? Учитывая ее характер, отчего бы и нет? И профурсетка из собеса соврать могла, чтоб от Прасковьи отвязаться.
Вскоре соседка вновь появилась. Услышав дверной звонок, я пошла открывать и обнаружила на пороге Прасковью.
– Нинки-то все нет, – начала причитать она. – Уж давно ей пора вернуться. Может, пойдем поищем ее? Вдруг случилось чего? Я знаю, куда она обычно ходит…
– Хорошо, идемте, – кивнула я, заперла дверь, и мы вместе спустились с крыльца. Проходя мимо дома, где жила Нина, Прасковья сказала:
– Давай зайдем, вдруг вернулась.
Входная дверь заперта, звонили мы долго, но безрезультатно.
– Может, она в огороде? – предположила я.
– Звала я ее… – Прасковья все-таки направилась в огород, и я, конечно, тоже. – Нина! – крикнула она. – Ты здесь?
Нам никто не ответил.
– Да где ж ты, дура старая… Яна, – нахмурилась она, – а дверь-то открыта.
В самом деле, дверь дома, ведущая в огород, была распахнута настежь, дверной проем завешен тюлевой занавеской.
– Ах ты боже мой, – бормотала Прасковья. – Нина, где тебя носит…
Вот тогда я и обратила внимание на застекленную теплицу. Там были высажены помидоры, стояли сплошной зеленой стеной, но среди этой буйной зелени проглядывало что-то пестрое. Прасковья припустилась к теплице, шепча себе под нос:
– Батюшки…
Стеклянная дверь открыта, в теплице две грядки, пространство между ними присыпано песком, а грядки обложены камнем. Нина лежала между грядок, ладонь прижата к груди, точно в последний момент она схватилась за сердце. Голова как раз на поребрике, виском угодив на острый камень.
– Да что ж это… подруженька моя…
Крови я не видела, но одного взгляда на лицо Нины достаточно, чтобы понять: женщина мертва. Голова у меня закружилась то ли от нахлынувших чувств, то ли от духоты, что царила в теплице. Прасковья, опустившись на колени, попыталась подругу поднять.
– Ничего здесь не трогайте, – попросила я. – Я вызову «Скорую».
«Скорая» приехала через полчаса. За это время я успела позвонить Лебедеву и рассказать, что произошло. Так что вслед за «Скорой» прибыла полиция. Лебедев был с ними. Врач «Скорой», едва взглянув на Нину, махнул рукой. Прасковья рыдала, я пыталась ее успокоить, Лебедев топтался рядом.
– Ее убили? – спросила я Сергея, когда соседку врач отвел в сторону. Вопрос вызвал у него недоумение.
– Почему убили? Врач говорит, ей, должно быть, плохо стало… жара в теплице зашкаливает… Голова у бабки закружилась, вот и упала неудачно.
– Ее убили, – упрямо повторила я.
– Если так, мы об этом скоро узнаем, – нахмурился Лебедев, приглядываясь ко мне. – Яна, тебе надо прилечь, успокоиться… Сама подумай, зачем кому-то старуху убивать?
