— Всякие слухи ходят. А ты, интересно, смог бы описать, где примерно она находится?
— Наверное, да. Она в квартале рабов.
Они уже, по сути, вышли на окраину. Найл с любопытством заметил, что одна из красных башен как раз сейчас строится, а на недовершенных стенах с жужжанием роится сонмище золотистых насекомых.
— Что они такое делают? — спросил он.
— Строят.
— Строят насекомые? — не поверил Найл.
— Точно. Их называют клейковинными мушками.
Когда поравнялись с усеченным конусом башни, жужжание сделалось просто оглушительным.
— Они строят ее для себя?! — с трудом перекрывая шум, прокричал Найл.
— Нет, нет! — Доггинз остановился, а за ним и кортеж из жен и детей. — Они живут в гнездах из склеенных меж собой листьев.
— Тогда как же вы заставляете их строить дома?
— Их специально дрессируют. Вот, смотри.
Доггинз сосредоточенно нахмурился, насупил брови и впился прищуренным взглядом в роящихся золотистых насекомых. Секунду спустя они начали оседать на стены, через полминуты шум утих, а насекомые стали карабкаться друг другу на спину. Бисеринки пота проплавились на лице у Доггинза. Вот он надрывно перевел дух и расслабился, насекомые тотчас снова взвились. Похоже, Доггинз остался доволен собой.
— Как у тебя это вышло?
— Они приручены подчиняться мысленным командам. Желаешь сам попробовать?
Найл вперился в мушек и сосредоточил внимание. Тотчас он осознал наличие каждого отдельного насекомого так четко, словно слился с ними воедино, — они стали как пальцы на руках и ногах. Ему было даже известно их точное количество: восемнадцать тысяч семьсот восемнадцать. Но, мысленно уже почти собравшись скомандовать им осесть, он припомнил данное себе обещание не допускать легкомысленных жестов и передумал.
— Что-то, боюсь, у меня не выходит.
Доггинз улыбнулся сочувственно, но от Найла не укрылось: доволен.
Когда двинулись дальше, до Найла вдруг дошло, что вживление в клейковидных мушек обнажило связь с потоком жизни, скрытно текущим сквозь мир. Теперь его динамика и насыщенность ошеломляюще отличались от тех, что он чувствовал нынче поутру, когда стоял на площади среди рабов. Тогда Найл сознавал нехитрую радость бытия. Здесь, в городе жуков, он чувствовал, что находится действительно среди себе подобных, среди людей с такой же, как у него, способностью активно мыслить и управлять своей жизнью. Было только одно различие: люди здесь не осознавали, что владеют этой силой. Он, как бы между прочим, спросил у Доггинза:
— А как ты научился управлять клейковидными мушками?
— Да это нетрудно. Они привыкли, что ими командуют жуки. А я сам живу среди жуков уже столько, что, думаю, нахожусь с ними на одной мыслительной волне. Поэтому у меня это тоже получается…
Разумеется, он заблуждался. Дело здесь было вовсе не в мыслительной волне. Суть была единственно в силе воли. У Найла на миг появился соблазн растолковать что к чему, но затем он решил, что сейчас не время и не место.
В полумиле от города дорога делала изгиб, с которого открывался вид на невероятных размеров ямину в земле, где-то миля в ширину и четверть мили вглубь. Просто голова кругом.
— Что это?
— Старый мраморный карьер.
— Кто его вырыл?
— Люди. — Доггинз подмигнул.
В вертикальном срезе различались слои геологических отложений, самый широкий — верхний — того же цвета, что и дорога под ногами. Это и был, очевидно, источник материала для строительства дороги.
Дорога полого сходила вниз, пестрым потоком струились по ней люди и жуки-бомбардиры. На дне карьера виднелись десятки разноцветных палаток, из которых особо выделялся размером шатер в зеленую и белую полоску. Найл расслышал еще и звуки, от которых сердце встрепенулось с неожиданной радостью, — бравый звук духовых инструментов, кто-то наигрывал в унисон.
Путь на дно карьера занял полчаса. После выпавшего прошлой ночью дождя все еще стояло множество больших луж; через них, заливаясь смехом, прыгали дети, обдавая друг друга фонтанами брызг. Другие ребятишки глазели на кривлянья клоунов. Из разноцветных палаток и будок исходили соблазнительные запахи еды, леденцов из жженого сахара. Музыканты, облаченные в ярко-красные тоги с желтыми поясами, стояли на эстраде — каменной платформе, а амфитеатр за ними усиливал звук, будто мощный рупор.
В этой части карьера находились плотно пригнанные друг к другу зрительские места — около тысячи, — над которыми возвышался прозрачный купол наподобие пузыря с зелеными крапинками.
Доггинз сказал:
— Если хочешь как следует разглядеть, что будет на сцене во время представления, подыщи себе место в верхнем ряду. Начало где-то через полчаса. А я пошел: дела.
— Спасибо. — Найлу не терпелось посмотреть, что же там на сцене.
Однако через минуту Доггинз возвратился.
— Беда, — тихо и тревожно сказал он.
Найл повел глазами в ту сторону, откуда сейчас подошел Доггинз, и сердце обмерло. Среди спускающихся по склону четко выделялась компания женщин с нагими грудями. Сомнений не было: служительницы. На минуту Найла охватил безотчетный страх.
— Думаешь, это за мной?
— Нет. Они часто приходят сюда на праздник Грохота.
— Что мне делать?
— Не паникуй. Не думаю, что они тебя узнают. Ты для них обыкновенный раб. Но лучше держись от глаз подальше. — Он указал на полосатый шатер возле эстрады. — Там рабы вкалывают, увидишь. Мостига ты уже знаешь (тот, лысый, ты видел его утром). Пойди и спроси, чем можешь пригодиться.
Найл вошел в балаган и растерялся, такая там царила суматоха. Основную часть пола занимали затейливые декорации: остров, на нем деревья. Над разрисованными голубыми волнами возвышался корабль на якоре, а поблизости в море впадал ручей. На берегу стояли соломенные хижины дикарей-островитян, а вокруг котла с несчастного вида матросом внутри заходился в пляске знахарь-колдун, у которого на шее болтался амулет с черепами. Найл определил, что и знахарь, и остров сделаны из дерева и папье-маше, их сейчас еще усердно размалевывали прямо на ходу подмастерья, ползая по сцене.
Задняя стенка шатра выходила непосредственно на стену карьера. Найл разглядел, что держится она за счет хитросплетения веревок, блоков и шкивов. Сразу за шатром в стене карьера находилась искусственная пещера, перед которой рабы разгружали подводу с бочонками. Лысоголовый, усталый и вконец издерганный, пытался, судя по всему, заправлять разом всем и вся. На вопрос Найла, какая помощь требуется, он лишь раздраженно фыркнул: «Катись отсюда и не мешай!» — но тотчас узнал юношу и воскликнул:
— А, это ты! Ничего, вот уж второй час как без тебя обходимся. Ты где шатался?
