— Привет, Амос. Наверное, не стоит удивляться, что ты здесь.
— Не стоит, — отозвался Декер.
Линч обернулась к Миллеру:
— Эбернати распорядился провести экспертизу, и если ее результаты окажутся такими, как я думаю, вряд ли этот парень сможет признать хоть что-нибудь.
— Вы имеете в виду, что он психически неполноценный, — сказала Ланкастер.
— Вы сами видели парня. Думаете, он весь здесь?
— Возможно, он отстал на шестнадцать месяцев, — заметил Декер.
— Не имеет значения, если сейчас его признают недееспособным.
Линч развернулась и умчалась, портфель колотился о ее бедро.
Декер обернулся к Миллеру.
— Так что?
— Эбернати вынес нам частное определение. Он разозлился, что у Леопольда нет защитника, и он прав. Дело о тягчайшем преступлении без адвоката? Что бы ни случилось на этом уровне, оно автоматически уйдет на апелляцию. А Эбернати не любит, когда его дела разносит апелляционный суд. Поэтому он так взъерошился. По-моему, решил, что мы его подставляем. Только этого нам не хватало.
— Так почему не назначили защитника? — спросил Декер.
— Как сказала Линч, Леопольд не захотел этого. Он совершенно не желает сотрудничать. Твердит, что раз он это сделал, никакой адвокат ему не нужен. Мы по шею в Мэнсфилде, иначе как-нибудь справились бы. А так — практически пустили это дело на самотек.
Декер засунул руки в карманы и опустил голову.
— Ладно, вы суете ему адвоката, он возвращается в суд, признает себя виновным, и дальше что?
— Ну, надеюсь, адвокат убедит его не признавать себя виновным, и тогда дела пойдут лучше. Мы сможем обсудить сделку и посмотрим, что из этого выйдет. Но сначала нужно увидеть результаты экспертизы. Если он нездоров, все накроется медным тазом.
— А если он невиновен? — спросил Декер.
— Ты думаешь, он невиновен? — заинтересовался Миллер.
— Я встречался с ним один раз. Сложно сказать, что я думаю.
— Ну, в любом случае это дела завтрашнего дня. Так что у нас есть время. — Миллер посмотрел на Ланкастер. — Тебе лучше вернуться в Мэнсфилд. Я слышал, ФБР роет землю по этому делу не хуже кротов.
— Но мы же не можем их остановить? — спросила Ланкастер.
— Мэри, мы не будем ни прогибаться, ни прикидываться мертвыми перед федералами, — строго ответил Миллер и взглянул на Декера. — Ты в состоянии дальше помогать нам? Леопольд остается за решеткой. А вот с этим хером в Мэнсфилде дело другое. Чем дольше все тянется, тем меньше у нас шансов его взять.
Декер смотрел в сторону. Ответ, вроде бы, очевиден. Но он таким не был.
Миллер несколько секунд внимательно разглядывал его.
— Ладно, дашь мне знать.
Он повернулся и пошел прочь, оставив Ланкастер и Декера стоять в коридоре. Здание суда оживало, и коридоры заполнялись народом. Мамочки переживали за своих сыновей, попавших в беду. Адвокаты кучковались, как курицы в загоне. Полицейские ходили туда-сюда, и повсюду блуждали люди, которые либо уже столкнулись с неприятностями, либо готовились к ним.
— Чего ты вдруг замялся? — резко спросила Ланкастер. — Вчера ночью ты говорил, что стрелку это не сойдет с рук.
Декер ответил не сразу. Он смотрел на журналистку, стоящую у входа в здание суда. Очевидно, она ждала его.
— Амос? — позвала Ланкастер.
Он обернулся к своей бывшей напарнице.
— Я буду в школе сегодня днем, попозже.
— Это значит, что ты по-прежнему с нами?
— Сегодня, попозже, — повторил Декер и пошел к черному входу.
Журналистка перехватила его на середине коридора:
— Мистер Декер? Мистер Декер?
Первой мыслью Амоса было идти дальше, не обращая на нее внимания, но, судя по поведению репортера, она была готова следовать за ним наружу, по улице и даже в следующую жизнь, если потребуется. И потому он остановился у выхода, обернулся и смерил ее взглядом. Его разум автоматически накопил наблюдения и перегнал их в комплект выводов.
Джеймисон было под тридцать. Привлекательная, высокая, стройная, брюнетка. Коротко подстриженные волосы открывали уши. Сережек нет, уши вообще не проколоты. Из-под задранной на левом запястье манжеты виднелись вытатуированные буквы.
«“Айрон Баттерфлай”.
[14] Что ж, они вернулись на сцену уже после ее рождения».
У нее были тускло-голубые глаза, дисгармонирующие с ее внешностью. Один из резцов сколот, ногти обкушены, указательный палец на правой руке сломан и плохо сросся, с заметной кривизной посередине, губы слишком тонкие и потрескавшиеся. От женщины не пахло ни табаком, ни спиртным, ни духами. Одежда не новая и не безупречно чистая, но хорошо сидит на стройной подтянутой фигуре. На среднем пальце правой руки виднеется темное пятно. Значит, она не стучит по клавиатуре. Привыкла к ручке.
На ее лице светился волшебный энтузиазм молодости, еще не запачканный жизнью. Этот возраст — лучшее время в жизни каждого. И он необходим. Чтобы пройти сквозь то, что принесут последующие годы.
«Если мы все будем начинать жизнь циниками, мир будет на редкость дерьмовым».
— Мистер Декер? Я Алекс Джеймисон из «Ньюс лидер».
— Вам нравится In-A-Gadda-Da-Vida? Лучшая запись «Баттерфлай». Продано уже тридцать миллионов. В топ-сорок всех времен.
Декер прочел это три года назад в «Роллинг стоун», пока перекусывал сэндвичем с джемом и чашкой кофе в какой-то закусочной в центре; он был свидетелем по делу шайки домушников, которую взяли они с Ланкастер. Страница сорок два, правый нижний угол. Амос мог увидеть этот текст и иллюстрации с такой ясностью, будто смотрел в HD-телевизор. Поначалу эти воспоминания пугали его до усрачки. А сейчас они казались совершенно естественными, как дыхание.
Джеймисон выглядела удивленной, пока не опустила взгляд на татуировку. Улыбнулась и посмотрела на Декера:
— Мама выдала мне их раннюю музыку. А когда они воссоединились в последний раз, я даже немного съехала с катушек. Ну, они же играли с Джимми Пейджем и «Цеппелинами». Хотя там было много всякого печального.
Декер не особо прислушивался к ее словам, поскольку женщина ловила его не ради музыки, а ему нужно было двигаться дальше. И похоже, Джеймисон правильно истолковала его молчание.
— Я пыталась дозвониться до вас. Я вовсе не люблю гоняться за людьми по всему зданию суда, — с ноткой оправдания сказала она.
