Волшба отняла много сил, а ему предстояло сегодня еще работать. Сима, Фима, Серафима, папина дочка, вздорная барышня, авантюристка, командирша и… просто красавица. Ее порывистый неумелый поцелуй не оставил Ивана равнодушным, да и кого бы оставил, но, к счастью, настолько удивил его высокородие, что тот попросту не успел ничего предпринять в продолжение.
Чародей улыбнулся воспоминаниям. Прощения еще испросила, дурочка.
Он потянул носом, от подушки едва заметно пахло ванилью. Тяжелый аромат духов Натальи Наумовны почти совсем развеялся, но Иван махнул рукой, чтоб створка окна поднялась, впуская в комнату свежий воздух. Однако госпожу Бобынину пора попридержать, пока ее воображение не завело барышню в нелепую ситуацию. Тип женщин, к которым принадлежала кроткая голубица Наташенька, был Зорину прекрасно знаком. Аффектированная жертвенность, душная, жаркая. «Жалейте меня, отважные рыцари, — предлагает она мужескому полу. — Жалейте и оберегайте». И никогда им тех жалений довольно не бывает. Рыцарь чаще всего осыпаем упреками, не словесными, нет, демонстрируемыми скорбными вздохами да тихими слезами.
Он задремал и, когда уже почти погрузился в сладкий дневной сон, был безжалостно из него исторгнут. В коридоре отказывали от места. Громко, безапелляционно, неотвратимо. Голос барышни Бобыниной Зорин узнал, поэтому предположил, что второй участницей скандала была гризетка Лулу. Последняя на упреки не отвечала, но, когда особо едкая тирада завершилась дверным хлопком, до слуха чародея донеслись шаги и скрип лестницы. Бывшая горничная, видимо, не стремилась теперь соблюдать тишину.
Иван Иванович понял, что сызнова заснуть ему не удастся. Посмотрел на часы, половина четвертого, до заката часов пять. Этого времени довольно, чтоб восстановиться магически, значит, усмирение Крампуса произойдет сегодня еще до полуночи.
Библиотеку Зорин посещать не собирался. Он, всего лишь умывшись и сменив сорочку, решил прогуляться, но, встреченный на первом этаже Ларисой Павловной Шароклякиной, был решительно пленен и назначен провожатым.
— На руки книг не выдают, — жаловалась матрона, — жадные сарматы, а я без романчика ко сну отойти не смогу. Те, что с собою прихватила, читаны уже, не работают как следует.
Библиотечная зала находилась в другом крыле с отдельным входом и представляла собою уютнейшее двухуровневое помещение, где кроме заполненных фолиантами шкафов и столиков, отделенных друг от друга расписными ширмами, стояли кожаные диванчики и кресла. Посетителей, кроме Ивана с спутницей, не было. Шароклякина кивнула служителю, кряхтя, устроилась в кресле у окна.
— Присаживайтесь, Иван Иванович, — мне-то уж знают что принести. А вы желаете полистать что-нибудь или так и будете на мою неземную красу любоваться?
— Нет ли у вас «Бархатной книги», любезный? — спросил Зорин библиотекаря, а Ларисе Павловне улыбнулся, тетка была ему симпатична.
Искомая книга нашлась, и, судя по девственному ее виду, чародей был первым, кому предстояло шуршать мелованными страницами. Романчик Шароклякиной, напротив, оказался потрепан жизнью и читателями.
— Уединения желаю, — кокетничала Лариса Павловна, — вы, мальчик, гардиночку вот тут поправьте и креслице чуть поверните. Да не мое! Ой, пусти, надорвешься, проказник! То, в которое его высокородие сядет!
«Мальчик», седоволосый господинчик средних лет, прислуживал на совесть, в результате чего Зорин с пожилой чаровницей оказались как будто в алькове.
— Славно, — решила Шароклякина и, оглянувшись по сторонам, водрузила на нос пенсне. — Что там мой злонравный Ромуальд, смягчила ли его черное сердце прелестная Розалинда?
Она раскрыла книгу на середине, полистала, отыскивая закладку.
Зорин подождал, пока Лариса Павловна погрузится в чтение, и придвинул к себе «Список старых и честных родов Берендии». Самый первый «Список» некогда, еще во времена становления династии, был переплетен в бархат, отчего и получил свое название «Бархатная книга». Наталья Наумовна немало гордилась тем, что ее предки в этой книге фигурировали, и Ивану Ивановичу стало любопытно, за какие именно заслуги Бобыниных туда включили.
Список не был алфавитным, персоны распределялись по времени. Иван Иванович начал с конца, с царствования теперешнего Берендия Четырнадцатого, пролистывал в обратном порядке берендийских полководцев, многочисленных канцлеров, князей, великих и не очень.
— Я, кажется, догадываюсь, что вы ищете.
Зорин поднял взгляд на Шароклякину, та снимала пенсне.
— Лариса Павловна, а как же Ромуальд?
— Тряпка какая-то оказался, — фыркнула матрона. — После первого же лобзания все свое злонравие презрел. Бобыниными интересуетесь?
— Любопытствую.
— Ну так с начала и начинали бы. Среди подвижников Берендия Первого ищите.
— Неужели? — Он захлопнул книгу, чтоб открыть ее сызнова.
Генеалогия Бобыниных вела начало из времен темных стародавних, от которых остались потомкам лишь родословные росписи. Пращура звали Бобыня, и был он царским приспешником. Более в Бархатной книге о нем ничего написано не было. Жена Любава, двое сыновей, младший получил фамилию, от него продолжился род.
— Приспешник. Слово-то какое простецкое. Но, кажется, так раньше величали советников?
— Бобыня был волхв.
— Чародей? Никогда о таком не слыхал.
— Сами вы, юноша, чародей. — Шароклякина фыркнула точно так же, как и на тряпку-Ромуальда. — Тогдашние маги не чета вам, нынешним, были. Предсказатель, жрец, сновидец, лекарь, травник, воин, мудрец. Повелевал погодой и морскими течениями, мог говорить с мертвыми, даже поднимать их. Вот вас какая из стихий ведет? Не отвечайте. Сама догадаюсь. Не огонь, не земля…
— Если бы ваш Бобыня был столь могуч, — перебил ее бормотания Зорин, — о нем бы приготовишкам в школе рассказывали.
— Особенно неплохо на юные умы подействовал бы рассказ о том, как Берендий Первый вел в бой супротив Нави армию из своих же полегших в предыдущей битве воинов!
— Всем известно, что против навской орды выступили объединенно белые и северные племена.
— Причем неоднократно, — хихикнула зловеще Лариса Павловна. — Сколько их поднимал Бобыня, столько и выступали.
Тетка переставала нравиться Ивану Ивановичу. Безумная барыня.
— Мой покойный супруг, — она возвела очи горе, — профессор Шароклякин всю жизнь посвятил исследованию древней истории, а точнее — личности величайшего берендийского волхва, незаслуженно, либо преднамеренно забытой.
Понятно, значит, безумие — это у них семейное.
— И вы, овдовев, его дело решили продолжить?
— Я? — Лариса Павловна посмотрела на чародея ошарашенно, затем расхохоталась. — Я, Ванечка, решила свою жизнь на эту ерундистику не тратить. Так какова ваша стихия?
— Нету у нас, у современных ничтожных чародеишек, такого разделения, — просто ответил Зорин, — черпаем, откуда получится, понемногу.
