– Власти могут ее не принять, – сказала маман, – но мы попытаемся.
Как это было невероятно: она старалась успокоить меня! До этого письма я не сомневалась в том, что Реми вернется домой. Может быть, маман, прошедшая через Великую войну, понимала все гораздо лучше и именно поэтому так тяжело приняла весть о том, что Реми попал в плен.
Неделю спустя, вернувшись домой с работы, я с удивлением обнаружила, что в квартире темно, как будто никого нет дома. Я включила свет в прихожей и заглянула в гостиную.
Там сидела маман – одна, в черном.
– Пришло сообщение… – тихо сказала она.
Ее щеки и даже губы были белыми как мел. От чувств кровь отхлынула от ее лица.
У ее ног лежал листок бумаги, и я поняла, что Реми умер.
Однажды, когда нам с ним было по десять лет, мы подрались, и я упала, ударилась так сильно, что у меня перехватило дыхание. Лежа на спине, не в состоянии шевельнуться, я не могла поднять голову, не могла сказать: «Ты не виноват». Мне казалось, что я парализована, что у меня что-то сломано… И сейчас я чувствовала себя так же, я не могла снять жакет, моргнуть, подойти к маман… Я просто стояла на месте, застыв изнутри.
– Я так долго надеялась, что его освободят, – тихо произнесла она. – Что он сумеет вернуться к нам…
– Я тоже, маман… – У меня сорвался голос. – Я тоже…
Надеяться было больно, но теперь я поняла, что куда больнее – потерять надежду. Я села рядом с маман. Она сжала мою руку. Ее четки впились в мою ладонь.
– Но уже до его последнего письма я знала, – сказала она. – Почему-то я знала…
– Ты была одна, когда пришло письмо? – спросила я.
– Евгения была здесь, слава богу!
Я включила лампу:
– И где она?
– Решила переодеться в траур.
– Нам нужно послать за папа́.
Она выключила лампу:
– Он не достоин того, чтобы узнать.
– Ох, маман…
– Реми пошел в армию для того, чтобы доказать отцу: он мужчина.
Хотя это и было правдой, Реми не вернуть, обвиняя отца. А если маман станет одержимой моим отцом, он умрет для нее точно так же, как Реми. Я должна была как-то отвлечь ее от чувства обиды.
– Нужно сообщить Битси, – сказала я.
– Завтра найдется время для этого. Пусть ей останется еще одна ночь, прежде чем мы разобьем ей сердце.
Мы с маман в молчании погрузились в трясину горя. Надолго ли, я не знаю. «Конечно он не умер. Он просто не мог бы умереть, пока она сама не перестала чувствовать и думать». 813. «Их глаза видели Бога».
А я продолжала думать о брате. Реми за своим столом пишет статью. Реми пьет кофе в нашем любимом кафе, а на его коленях пристроился пятнистый кот. Реми смеется с Битси. Реми. Ох, Реми… Друзья говорят, что я бредил. Реми ушел. Но как он мог, если мне нужно еще так много рассказать ему?..
Глава 35. Поль
Сидя за своим столом в комиссариате, Поль думал только об одном – об Одиль. В этот момент он мог забыть обо всем остальном. Одиль, какой она была при их первой встрече: сердитой, а он не знал почему. Одиль, когда он подарил ей букетик, и ее взгляд смягчился. Ее губы, сладкие и терпкие, как вишни. Изгиб ее бедер. Одиль в черном платье, Одиль без него. Ее грудь. Ему нравилось ласкать ее, пробовать на вкус.
Начальник постучал по столу:
– Тебе что, нечем заняться?
– Да, месье. – Поль поерзал на стуле. – Но почему…
– Не твое дело – задавать вопросы. Твое дело – заткнуться и выполнять приказы. Вот список.
Поль не понимал этого. Когда была объявлена война, полиция арестовывала коммунистов, немецких пацифистов, живших во Франции, англичан – даже леди, – а потом евреев. На доске объявлений рядом с его столом висело предписание: «Евреи обоих полов, французы и иностранцы, должны подвергаться неожиданным проверкам. Их также могут интернировать. Полицейские агенты в ответе за исполнение данного приказа».
Некоторые его коллеги с удовольствием выгоняли людей из их квартир. Другие притворялись больными, чтобы избежать неприятной работы, но это было не для Поля. Он подумал было о том, чтобы сбежать в Свободную зону, но решил не отказываться от ответственности, как это сделал его отец. Полю хотелось бы воевать в Северной Африке вместе со свободными французами под командованием генерала де Голля, но он не мог оставить Одиль. Он отверг повышение, предложенное ее отцом, чтобы она знала: на первом месте – она. Он рассказывал ей такое, в чем никогда никому не признавался. Его выбор: Одиль или никого! Решение было легким.
Поль отправился по самому дальнему из адресов в списке. Он не хотел думать о своей работе. И только Одиль могла изгнать все из его головы. Одиль в постели. Обнаженная Одиль в кухне, размешивает chocolat chaud в чужой медной кастрюльке. Сначала такие свидания волновали, но теперь Поль устал прятаться. Он хотел жениться на Одиль. Но что, если Реми никогда не вернется? Никто не решился бы предположить подобное. Что тогда делать Полю? Получить разрешение на брак, и в ту же секунду, когда она скажет «да»…
Поль дошел до нужного места. Он не хотел думать о том, что собирался сделать. Одиль, говорящая «je t’aime». Одиль восхищается его зарисовками. Одиль читает ему вслух стихи Элюара. Одиль. Одиль. Одиль.
Поль тяжело поднялся на два пролета лестницы и позвонил. В дверях появилась седовласая леди, и он сказал:
– Мадам Ирен Коэн? Я должен проводить вас в полицейский участок.
– Что я натворила?
– Возможно, и ничего. Я хочу сказать, вы ведь…
Ему бы сказать «старая», но невежливо напоминать женщине о ее возрасте.
– Это обычная проверка.
Когда она повернулась, чтобы положить на стол какую-то книгу, Поль заметил в узле ее волос павлинье перо.
– Вам бы лучше взять книгу с собой, – сказал он. – Все эти формальности с каждым днем занимают все больше времени.
– Я вас знаю. Вы жених Одиль. – Она сунула ему в руки тонкую книгу. – Пожалуйста, передайте это ей, она знает, что делать.
Удивленный Поль помедлил, и книга упала. Когда ее корешок ударился о пол, книга раскрылась, и Поль увидел экслибрис Американской библиотеки: «Atrum post bellum, ex libris lux». Одиль объясняла ему, что это значит: «После тьмы войны приходит свет книг». Знание побеждает насилие.
Он поднял книгу:
– Мадам, я полицейский, а не посыльный. Вы вернетесь домой к ужину и сами отдадите ее.
– Как вы наивны, молодой человек!
Поль выпрямился, готовый ответить резко. Наивный! Он был достаточно опытен. И если он не солдат, это не значит, что он ничего не видел. В конце концов, он путешествовал через всю Францию. Он был добытчиком для матери и себя. И кто такая эта чокнутая дама с павлиньим пером в волосах, чтобы судить? Перо в волосах… Теперь он вспомнил ее, ну, не совсем вспомнил. Старых читателей в библиотеке было множество, и он не знал их имен. Он лишь припомнил благоговение, с каким Одиль говорила о своей любимице, о профессоре с павлиньим пером.
