– Читателей-евреев? – уточнила я. – Включая профессора Коэн?
Накануне в читальном зале я заметила на столе в углу стопки книг. За ними едва виднелись белые волосы и павлинье перо. Как будто профессор построила себе баррикаду из библиотечных книг – Чосера, Мильтона и Остин среди прочих.
Профессор, похоже, не заметила, когда я подошла к ней.
– Перечитываете классиков? – спросила я.
– Нацисты отобрали мои книги. Они просто ворвались и выгребли все мое собрание – мои первые издания, даже мою статью о Беовульфе, которая еще не отпечатана до конца, последние страницы у машинистки… все затолкали в ящики…
– Нет… – Я обняла ее за плечи. – Ох, мне так жаль…
– Мне тоже. – Профессор беспомощно показала на стопки книг на столе. – Мне захотелось снова посидеть вместе с моими любимцами.
На собрании служащих Маргарет сказала:
– Сорок лет исследований пропали!
– Мы знаем ее любимые книги, – сказала Битси. – Я могу поискать у книготорговцев, чтобы заменить хоть что-то.
– А как насчет других наших читателей? – напомнила мисс Ридер.
– И насчет Русской библиотеки? – добавил Борис.
– А как насчет нашей библиотеки? – спросила я.
– Да, верно, – согласилась мисс Ридер. – Нацисты могут скоро появиться и здесь.
В октябре начались занятия в школах как доказательство того, что жизнь продолжается, несмотря ни на что. Матери отглаживали рубашки, проверяли, не забыли ли дети тетради и карандаши. Начались перебои с продуктами, и домохозяйки выстраивались в длинные очереди перед лавками мясников. Модные магазины объявляли о новом способе носить дамские шляпки – сдвинув их назад. Мы с Маргарет упаковывали книги, чтобы отсылать их в лагеря для интернированных во французской глубинке. Там содержали в плену коммунистов, цыган и гражданских, из тех стран, которым пришлось воевать с Германией.
Нацистская пропаганда работала круглосуточно, стараясь возбудить негодование. Плакаты висели на стенах зданий, на станциях метро, в вестибюлях театров. Мы видели изображение французского матроса, барахтающегося в красном море крови. Держась за истрепанный французский флаг, он взывал: «Не забывайте Оран!» Там британский военный флот затопил наши корабли. Да разве мы могли забыть такое? Они ведь убили больше тысячи французских моряков. Месье де Нерсиа по-прежнему не разговаривал с мистером Прайс-Джонсом.
Не желая поддаваться нацистской пропаганде, парижане портили плакаты, замазывая слово «Оран» и вписывая другие слова, вроде: «Не забывайте свои купальники!»
Сегодня во время обеда мы с Полем пошли в парк Монсо. Напряженный от гнева, Поль быстро шагал по песчаной дорожке, и я едва успевала за ним.
– Мне приказали привести в порядок плакаты, – сказал Поль. – Это хуже, чем регулировать движение в этих чертовых белых перчатках. Когда люди видят, как я стираю их надписи, они тихо ржут за моей спиной.
– Неправда. – Я взяла его под руку, но он не смягчился.
– Это унизительно! Копы всегда носили оружие. А теперь нас вооружили губками. Я всегда защищал людей. А теперь смываю надписи.
– По крайней мере, ты здесь.
– Я бы предпочел оказаться рядом с Реми.
– Не говори так! – попросила я.
– Он хотя бы борется. Он хотя бы остается мужчиной.
– Каждый делает что может.
– Поддерживая аккуратный вид их пропаганды? – Поль нервно пнул веточку, попавшую ему под ноги. – Это унизительно.
KRIEGSGEFANGENENPOST
20 октября 1940 года
Милая Одиль!
Спасибо за паштет. Всем очень понравилось. Хотя большинство тех, кто получает посылки из дома, делятся с другими, есть тут и несколько сквалыг. Как это огорчает! Даже при таких обстоятельствах мы не можем держаться вместе!
Поль прислал несколько вырезок из газет и рисунок, который он сделал на Часе чтения. Битси держит над головой открытую книгу, будто крышу. Я буквально слышу, как она объясняет детям, что книги – это убежище. Я был рад получить немного новостей из Парижа. Не бойся рассказывать мне обо всем, что происходит. Я хочу знать, как там у вас дела. Это отвлекает меня от того, что происходит здесь. Мы все просто сходим с ума, гадая, как долго мы останемся в плену. Один из парней научил меня игре в бридж. Похоже, все, что у нас тут имеется, – это время.
Люблю тебя,
Реми
12 ноября 1940 года
Милый Реми!
Я рада, что тебе понравился рисунок. Поль талантлив, правда? Маман теперь часто приглашает его и Битси. За ужином на прошлой неделе папа́ показал ей твои детские рисунки. С ней он не резок. Мне хочется, чтобы ты видел, как она его завоевала. Скорее бы ты вернулся домой! Вчера около двух тысяч лицеистов и студентов университета протестовали против оккупации. Старые люди вроде маршала Петена могут править страной, но путь укажут молодые.
Люблю тебя,
Одиль
Я не стала сообщать Реми, что на паштет, отправленный ему, ушла недельная норма мяса нашей семьи. Я не стала рассказывать ему, что демонстрация продолжалась недолго, поскольку ее разогнали. Не рассказала, что нацисты разгромили Чехословацкую библиотеку. И мы тоже получили сообщение о том, что Bibliotheksschutz через неделю проведет «инспекцию» нашей библиотеки.
Мисс Ридер, Борис, Битси и я таращились на бумагу.
– Что такое Bibliotheksschutz? – спросила Битси.
– Буквально это переводится как «защитник библиотек», – ответила директриса.
– Тогда это хорошо? – спросила я.
Мисс Ридер грустно покачала головой:
– Термин довольно ироничный. Думаю, они намерены разграбить наше собрание.
– Это книжное гестапо, – пояснил Борис.
В день «инспекции» Борис до полудня выкурил целую пачку «Житан». Мисс Ридер погрузилась в документы, желая удостовериться, что нет формальных предлогов закрыть библиотеку. Я собрала книги, которые следовало вернуть на полки. «Великий Гэтсби», «Городок», «Их глаза видели Бога» – все эти книги были моими дорогими друзьями. Поглядывая на Маргарет, я понимала, что и она думает о том же: «Как нам выжить без библиотеки?»
– Давай приготовим чай для мисс Ридер, – наконец сказала она. – Мы должны чем-то заняться, или просто сойдем с ума!
Я буквально дрожала от тревоги, так что поднос взяла Маргарет. Когда она поставила его на стол мисс Ридер, я спросила:
– Как вы себя чувствуете?
– Меня тошнит, и я просто разбита, – ответила директриса. – Жду их величества Bibliotheksschutz. Молюсь, чтобы мы как-то умудрились остаться открытыми.
