– Безобразник!
Я протянула руку, чтобы растрепать ему волосы, как сделала бы с братом. Но застыла, держа ее в воздухе. А что, если с Реми что-то случилось и он лежит в госпитале, раненный, а то и похуже? Он ведь просил только об одном. Мне нужно было наладить отношения с Битси.
Я могла бы списать свою грубость с Битси на войну, но правда была в том, что это я оказалась незрелой. Если я хотела лучших отношений со своим братом и Битси, то должна была измениться. И я хотела этого. Но смогу ли?
– Вы в порядке, мадемуазель?
– Да уж лучше, чем вы, – поддразнила его я. – Мои ноги целы.
После своей смены я помчалась в библиотеку, чтобы вдохнуть густой запах книг. И нашла Битси расставлявшей по местам детские сказки.
– Давай выпьем чая.
Ее фиолетовые глаза вспыхнули надеждой.
– А как же работа?
– Мисс Ридер не станет возражать.
– Я так скучаю по нему, – прошептала Битси.
Я толкнула ее ногой, как всегда делали мы с Реми.
Глава 17. Одиль
Париж, май 1940 года
Во дворе расцвели розы, их сладкий аромат наполнял нашу библиотеку. Несмотря на благоуханные дни, все страдали повышенной чувствительностью, тревожились о любимых, находившихся вдали от дома, из-за военных коммюнике, сообщавших о смертельных боях в Финляндии, о том, что Франция, возможно, станет следующей. Мистер Прайс-Джонс твердил месье де Нерсиа, что пора сваливать. Борис хвалил новый кожаный портфель профессора Коэн, а мадам Симон ворчала:
– Когда я вижу, что ваши люди могут иметь, в то время как добрые французы вроде моего сына трудятся за гроши…
Но, по крайней мере, мы с Битси наладили отношения.
Погрузившись в мысли, я не слышала шороха ее балетных туфель, пока она не очутилась рядом со мной.
– Мисс Ридер хочет поговорить с нами. Собрание служащих.
Битси и помощник явились последними.
Мисс Ридер, сидевшая за своим столом, откашлялась:
– Есть новости. Германские войска вторглись в Бельгию, Люксембург и Нидерланды. Они бомбили север и восток Франции.
Север. Реми на севере. Пожалуйста, пусть с ним ничего не случится… Я нашла руку Битси и сжала ее.
Мисс Ридер сказала, что мы должны быть готовы к бомбардировкам и даже к прямым военным действиям. Знать наверняка невозможно. Парижские служащие должны покинуть город, а иностранные – страну.
– Вернуться домой? – спросила Хелен.
– Боюсь, да, – ответила мисс Ридер.
– А вы уезжаете? – поинтересовался Борис.
– Ох, пожалуйста, не надо… – пробормотала чуть слышно Битси.
– Нет, – ответила директриса. – Библиотека продолжит работу.
Слава богам… Битси стиснула мои пальцы. Мы были напуганы, но у нас по-прежнему оставалась наша библиотека.
– На этом все.
Эта фраза обычно служила сигналом, что собрание закончено, и мы рассыпались, как бильярдные шары, чтобы поделиться новостями или поплакать в туалетной комнате. Я в ошеломлении потащилась в зал периодики, где рядом с полками с журналами расхаживал Поль.
– Я только что узнал, – кивнул он. – Ты, должно быть, ужасно волнуешься за Реми.
Он протянул ко мне руки, и я упала в его объятия.
Неделей позже ко мне подошла мисс Ридер, вид у нее был крайне озабоченный.
– Американский госпиталь переполнен, – сообщила она мне. – Почему бы вам не помочь им несколько дней? Надежда невелика, но вдруг вы там найдете кого-нибудь, кто знает вашего брата или его полк?
– А как же библиотека?
– Книги переживут нас всех. Так что пока постарайтесь узнать, что сможете.
Медсестры носились из одной операционной в другую, крахмальные чепцы на их головах сбились, фартуки промокли от крови. Солдаты в грязных повязках бессильно сидели на стульях в коридорах. Волонтеры обмывали им лица и ноги. Я набрала в таз теплой воды и опустилась на колени перед одним военнослужащим, потом перед другим, третьим… Каждый раз, смывая кровь с лица какого-нибудь темноволосого солдата, я надеялась, что на меня посмотрят умные глаза Реми. Передо мной прошла бесконечная череда лиц. Наконец я с трудом выпрямилась, чтобы посмотреть, могу ли я чем-то помочь в отделении, где раненые лежали на узких койках. Я не знала, то ли чувствовать облегчение, что Реми не оказалось среди пострадавших, то ли бояться, что он где-то продолжает бой…
На рассвете я упала на койку в служебном помещении, но через два часа уже проснулась, чтобы готовить завтрак. Французские и английские солдаты в больничных пижамах, без мундиров и знаков отличия, не имели национальности. Здесь общественный ранг определялся серьезностью ранения. Именно поэтому я не сердилась на раненых: если мужчина флиртовал, он чувствовал себя лучше, если же молчал, то страдал от боли.
На каталке, выехавшей из операционной, кто-то стонал. Я подошла ближе, вытерла его вспотевший лоб своим носовым платком, который маман надушила лавандовой туалетной водой.
– Это вы… – пробормотал мужчина.
– Это я.
– Вы меня умывали. У вас такие нежные руки… – Он словно задремал, потом очнулся. – Я вас люблю…
– Ну, при том количестве лекарств, которым вас накачали, – ответила я, – вы и козу бы полюбили.
Следующим вечером, в палате, я помогла ему написать письмо домой, в Америку. Он совсем недавно отправился в Канаду и записался в Королевский воздушный флот.
– Я никогда не оставался в стороне. – Он показал на мои руки, покрасневшие от непрерывного ухода за ранеными. – Да и вы тоже.
– Обычно я имела дело с книгами, а не с людьми.
– С книгами?
– Я библиотекарь.
– А люди для вас ничто?
Я хлопнула его по руке:
– Только нахальные солдаты. А вы что вообще читаете? – За много недель я впервые задала этот вопрос.
– Библию. Там, откуда я родом, к ней серьезно относятся.
– Хотите, я принесу вам экземпляр?
– Черт, нет! То есть я хотел сказать, нет, спасибо, я ее уже читал.
– А как насчет того, чтобы почитать завтра что-нибудь другое?
– Мне бы хотелось.
Он зевнул и через мгновение заснул. Было около девяти вечера, и мне нужно было добраться до дома раньше, чем маман от тревоги обломает все свои папоротники. Когда я шла к двери, один рядовой по имени Томас протянул руку и схватил меня за окровавленное платье. Ему было девятнадцать. Раньше он был парикмахером. Вчера, когда я принесла ему экземпляр «Лайфа» с Ланой Тёрнер на обложке, он отказался открывать журнал.
