Все это от входа в библиотеку прекрасно видела мисс Ридер.
– Вы не поздоровались с Битси, – сказала она.
– Я поздоровалась с ней утром.
– Раньше вы были подругами.
– Поезд скоро отправляется, – вмешался Поль. – Нам лучше доставить книги на вокзал.
– Поговорим, когда вы вернетесь, – подчеркнуто произнесла мисс Ридер.
Я не обеспокоилась. В ту самую минуту, когда она войдет в свой кабинет, ее поглотят водовороты запросов от читателей и попечителей, и она забудет обо мне.
Поль уже катил тележку по тротуару.
– Ты заметила, что Борис пользуется противогазом как сумкой для ланча? Может, это знак того, что, несмотря на войну, возвращается нормальная жизнь?
– Настоящий знак – то, что он вернулся к своим запискам «Страсть Бориса».
– Это что такое?
– История нашей библиотеки. Разные забавные случаи и статистика. Он мог бы посвятить целую главу разным людям, которые спрашивают «Гроздья гнева» Стейнбека, но при этом называют книгу как угодно: «Гроздья крыс» Стейнбаума, «Гроздья опасности», «Виноградная лоза гнева», «Лозы винограда», «Гнев Гэйба», не говоря уж об «Уксусе гнева».
Поль захихикал:
– Не знаю, как он умудряется сохранять при этом бесстрастное выражение лица.
Перед вокзалом я споткнулась о край тротуара. Поль обнял меня за талию, поддерживая, и я тут же забыла о книгах. Я видела только его. Я желала только его. Мне отчаянно хотелось сказать: «Я люблю тебя», но я боялась. Боялась, что он не чувствует того же самого.
Поль погладил меня по спине:
– Çа va?
– Oui.
– Je t’aime, – шепнул он.
– Я тоже тебя люблю.
Я ожидала, что грянет гром или случится солнечное затмение, что-то магическое, обозначившее этот момент. Но вместо того какой-то старик налетел на нас с криком:
– Смотрите, куда идете!
Мы с Полем засмеялись над абсурдностью ситуации от облегчения, что наконец высказали то, что чувствовали.
– Ладно, – сказала я.
– Ладно, – кивнул Поль.
И мы пошли дальше.
Доставив на место книги, мы не спеша побрели обратно в библиотеку. Любовь витала в воздухе, как аромат свежего хлеба. Я заметила на одном балконе решетку в форме сердечек. Где-то далеко по радио звучала какая-то баллада. В кафе стояли столики на двоих. Поль – моя любовь – поцеловал меня перед входом во двор библиотеки. Я, как во сне, пошла по вымощенной булыжником дорожке.
У стола абонемента сидела в одиночестве мисс Ридер. Ее лицо было грустным.
– Все в порядке? – спросила я. – А где Борис?
– Я ему сказала, что мне нужно поговорить с вами.
– Со мной?
– Мелкие ссоры плохо отражаются на настроении в коллективе, а наши читатели заслуживают большего.
У меня неприятности из-за Битси?
– Она сама начала!
– В Американском госпитале необходимы волонтеры, – продолжила мисс Ридер. – И я хочу, чтобы вы отправились туда.
Я хочу, чтобы вы отправились…
– Но у нас здесь так много работы! – возразила я.
– Да.
– Я же ни слова Битси не сказала!
– В том-то и проблема. Вы не сказали ни слова. – Ее взгляд не отрывался от меня, словно она искала в моих глазах некую мудрость, которой там пока не было. – Вам необходимо повзрослеть. Неделя работы в госпитале поможет вам увидеть ситуацию по-новому.
– И когда вы хотите меня туда отправить?
– Прямо сейчас, будьте любезны. Вы будете получать свое обычное жалованье. В госпитале доложите о себе медсестре Летсон. Она вас ждет.
Я почувствовала себя совсем маленькой, некоей пылинкой, которую мисс Ридер смахнула с книжной полки. Слишком ошеломленная, чтобы говорить, я кивнула и прошла под обвисшими французским и американским флагами во двор, вдоль увядших анютиных глазок, на улицу. У станции метро «Монсо» я наткнулась на Маргарет. Когда я сообщила ей о своем изгнании, она сочувственно склонила голову.
– Ты так уважаешь мисс Ридер, – сказала она. – Может, она нашла в этом некий особый смысл?
– Ну почему все думают, будто у нее есть ответы на все вопросы?
– И если бы ты смогла поговорить с Битси… – продолжила Маргарет. – Разве не этого хотел бы Реми?
А как насчет того, чего хотелось бы мне самой? Почему мисс Ридер не может понять, что несправедлива ко мне? Я не заслужила того, чтобы меня просто выгнали, как Жана Моро. Он сморкался на книги, которые ему не нравились. Я не сделала ничего дурного!
– Мне нужно идти.
В шикарном пригороде Нёйи-сюр-Сен, под голыми каштанами на бульваре Виктора Гюго, я открыла железные ворота госпиталя и быстро прошла по дорожке. Медсестра в белом чепце и фартуке давала волонтерам первый урок, прежде чем провести их внутрь.
– Если бы мы все были как французы, – говорила она, – у нас бы здесь сплошь висели памятные таблички: «На этом самом месте пела Жозефина Бейкер», «Вот здесь Хемингуэй начал писать „Фиесту“ после того, как ему удалили аппендикс».
Она представила нам доктора Джексона, и тот пояснил:
– Пока на фронте тихо, но мы должны быть настороже.
Окна были оклеены газетами, но доктор решил, что этого недостаточно, чтобы замаскировать свет. Меня отправили на четвертый этаж, и я закрашивала стекла синей краской, попадая больше на свое платье, чем на окна. Скучая без обычной обстановки и книг, я отдалась работе, стараясь забыть о дыре в моем сердце, – дыре, которую я сама и проделала.
В отделении на сто пятьдесят коек лежало чуть больше десятка солдат, получивших ранение при артиллерийских обстрелах линии Мажино. Они страдали от боли. У них не было возможности уединиться. Ни родные, ни друзья не могли навестить их. Им было очень тяжело. Я постаралась, чтобы у солдат были книги и журналы на прикроватных тумбочках. Чтение давало хоть какую-то возможность уйти от реальности, подумать о чем-то другом, позволяло уму отстраниться.
Кудрявый бретонец быстро стал моим любимцем, потому что немного напоминал мне Реми. Когда я уносила поднос после обеда, он спросил:
– Вы мне не почитаете, мадемуазель?
– У вас есть любимый автор?
– Зейн Грей. Мне нравятся ковбойские истории.
Взяв из книг на стойке в углу «Неваду», я села рядом с ним и начала читать.
Закончив первую главу, я спросила:
– И что вы думаете?
– Думаю, я мог бы и сам это прочитать, у меня нога пострадала, а не мозги, – усмехнулся он. – Но у вас такой милый голос, и вы такая милая…
