В качестве меры предосторожности в момент воздушных налетов город света стал по ночам угольно-черным: ни уличных фонарей, ни неоновых вывесок кабаре, ни настольных ламп в читальном зале. Парижанам рекомендовали всегда иметь при себе противогазы. Многие, вроде моих кузенов, набивали свои машины вещами и уезжали. Мисс Ридер помогала обезумевшим от страха соотечественникам приобретать обратные билеты в Америку. Учителя сократили свои летние отпуска, чтобы помочь в отправке учеников в деревни. От тишины в детском зале пробирало холодом.
Дома тоже было тихо. Мы с Реми впервые расстались больше чем на четыре дня. Брат всегда был здесь, как восход солнца, как хлеб на столе. Он попивал кофе, тихонько гудел себе под нос, когда мы что-то читали вместе… Реми был музыкальным сопровождением моих дней. А теперь жизнь замолчала.
Брат невозмутимо сделал свой выбор, решив пойти в армию, и это должно было немного утешать. Но я вместо того искала утешения у маман и папа́. Раньше мы с Реми всегда вставали на одну сторону, а родители – на другую, вроде того как мы сидели за обеденным столом. Теперь мы объединились, тревожась втроем, беспокойно посматривая на пустой стул. Реми до сих пор ничего не написал.
– Когда Поль возвращается из Бретани? – спросила маман.
Она изо всех сил старалась преодолеть неловкое молчание.
Я сунула руку в карман, ощупывая его последнее письмо. Поль писал каждый день, рассказывая, как он скучает по мне и со скольких еще гектаров предстоит убрать урожай.
– Не слишком скоро, – вздохнула я.
В раздевалке висели на стене коричневые кожаные противогазы с надписью наверху: «Американская библиотека в Париже». Когда я бросила свой на пол, в раздевалку ворвалась Битси, прощебетав дружелюбное bonjour. Я не ответила.
– Что ты читаешь в последнее время? – спросила она. – Я только что закончила «Эмму».
– Я слишком расстроена после отъезда Реми, чтобы читать.
– Это не соревнование на тему «кто скучает по нему сильнее», – заявила она, выходя за дверь.
Я не знала, что на это ответить, или, скорее, мне бы хотелось сказать очень многое. Как она посмела поощрять Реми к такому? Что, если он сейчас в опасности?
Вошла Маргарет и повесила на крючок свою соломенную шляпу.
– Что-то не так? – спросила она.
– Битси, вот что не так.
Маргарет сказала, что приготовит чай, и позже подошла с подносом к моему столу.
– Ну так в чем дело? – спросила она, разливая по чашкам «дарджилинг».
– Реми всегда был слаб здоровьем. Он первым простужался, был последним на занятиях физкультурой… А Битси подтолкнула его на опасный путь. И он даже не сказал мне, что собирается записаться в армию!
– Так дело в том, что он тебе не доверился?
Глаза Маргарет были такими серьезными, и я вдруг поняла, что, не успев сама того сообразить, выкладываю ей всю правду.
– Он пытался мне сказать… – (Чашка дрожала в моей руке.) – Если бы я прислушалась! Он всегда был рядом со мной, но в тот единственный раз, когда он сам во мне нуждался…
– Не будь такой суровой к себе.
– Я могла бы отговорить его от такого шага!
– Может быть, он просто чувствовал, что должен это сделать?
– Может быть…
Маргарет показала на то, что происходило перед нами. Помощник Питер знакомил с обстановкой Хелен, нового сотрудника, библиотекаря справочного отдела из Род-Айленда. Это была девушка с вьющимися волосами и мечтательным взглядом. Скользя между стеллажами, эти двое напоминали о Новой Англии, 917.4, самом волшебном месте на земле. Я прочитала достаточно любовных историй, чтобы заметить, когда начиналась одна из них.
Подошел Борис с длинным рулоном бумаги и сообщил, что нам необходимо заклеить оконные стекла, чтобы в случае бомбежки вокруг не разлетелись осколки.
– Как ваш брат? – спросил он, опуская рулон на мой стол.
Я отрезала от рулона большой кусок.
– Все еще не пишет.
– И как долго?
– Две недели.
– Когда я очутился в армии, – начал Борис, намазывая бумагу клеем старой кистью для живописи, – мы, новобранцы, так усердно тренировались, что вечерами просто падали на койки, как мертвые. Нам было не до переписки. Сержант требовал от нас выкладываться по полной, хотел, чтобы мы оставили в прошлом прежнюю жизнь.
– Наверное, вы правы…
– Но очень трудно быть тем, кого оставили в прошлом.
Борис меня понимал. Мы мало говорили, но много чувствовали, окутывая библиотеку тьмой. При таком количестве окон работа заняла у нас два дня.
Потом, первого сентября, в армию призвали всех мужчин в возрасте от восемнадцати до тридцати пяти лет. Бориса, соседских мальчишек, с которыми я выросла, бледных аспирантов, практически живших в справочном зале, булочника, вечно сжигавшего багеты, – всех мобилизовали. Папа́ просил оставить в Париже его полицейских офицеров, Поль получил временное освобождение, чтобы продолжить работу на ферме тетушки.
Везде я видела свидетельства неизбежности войны: в армии, увеличившей свою численность, в «Геральд», с ее зловещими заголовками, и на доске объявлений в нашей библиотеке. Там рядом со списком бестселлеров появилась только что отпечатанная бумага с печатью посольства США, в которой говорилось: «С учетом сложившейся в Европе ситуации живущим в городе американцам рекомендуется вернуться в Соединенные Штаты».
Прислушается ли мисс Ридер к директиве посольства? Что, если и британский посол выпустит такое же сообщение и я потеряю Маргарет?
Я почти бегом промчалась мимо карточек каталога, где тетя Каро впервые познакомила меня с системой Дьюи, мимо стеллажей, за которыми мы с Полем впервые поцеловались, мимо задней комнаты, где мы с Маргарет подружились, к кабинету мисс Ридер.
Директриса легонько покачивалась на стуле, держа в пальцах ручку, полностью сосредоточившись на лежавших перед ней документах. Воздух наполнял аромат кофе. Не видно было никаких коробок, никаких признаков укладки вещей. Мисс Ридер оставалась на месте. А пока она была на месте, все должно было идти хорошо. Моя паника утихла, я медленно, глубоко вздохнула.
– Вы не уезжаете домой? – спросила я.
– Домой?
– Вы не уезжаете?
Ее брови сошлись у переносицы, когда она посмотрела на меня так насмешливо, словно подобная мысль никогда и в голову ей не приходила.
– Я дома, – ответила мисс Ридер.
1 сентября 1939 года
Милый Поль!
Я так по тебе скучаю, мне хочется ощутить твои руки на своей талии, услышать твой утешающий шепот у виска. Мое сердце постоянно болит с тех пор, как Реми поступил на военную службу. Мне не по себе от того, как мы с ним расстались. Когда ты вернешься, все станет лучше.
