– Обалдеть! – прошипела Мэри Луиза. – Ручной секс!
– Она провела с ним ночь…
– Думаешь, он на ней женится?
Прошло всего восемь месяцев после смерти мамы…
Горе – это некий океан, рождаемый вашими слезами. Соленые волны скрывают темные глубины, которые вы должны одолеть в одиночку. Нужно время, чтобы набраться жизненных сил. В некоторые дни мои руки скользили по воде, и я чувствовала, что все должно быть хорошо, берег не так уж далек. Потом какое-то воспоминание, одно мгновение могли почти утопить меня, и я возвращалась к началу, пытаясь удержаться на волнах, измученная, тонущая в собственной тоске.
Неделю спустя после церкви папа, Мэри Луиза и я жевали печенье в общественном зале, когда к нам подошла та блондинка и выжидающе посмотрела на папу. Он несколько раз перевел взгляд с меня на нее.
– Девочки, – наконец сказал он, – хочу познакомить вас с Элеонор. Она… А это Лили и Мэри Луиза, ее соучастница во всех преступлениях.
– Рада познакомиться. Много о вас слышала. – Блондинка пищала, как умалишенный попугайчик.
– Лили? – услышала я голос папы. – С тобой все в порядке?
Я тряхнула головой. Он мог двигаться дальше. А я хотела остаться с мамой. Я помнила ее руку, испачканную в муке, передающую мне взбивалку с комочками сладкого теста внутри, ее смех, когда я возила языком по металлу, стараясь достать, что смогу. Я помнила костюм клоуна, который она сшила для меня на Хеллоуин, ее ногу на педали швейной машинки, сосредоточенно склоненную голову… Я помнила вещи, которых просто не могла помнить. Мама смотрит на меня, когда я сплю. Мама с нежным лицом поглаживает свой большой живот, где прячусь я… Помнила, что не хотела надевать связанный ею свитер, потому что он не был куплен в магазине, как вещи Тиффани Иверс. Помнила, как мама улыбалась, чтобы скрыть боль. Если бы я могла найти тот свитер, то носила бы его каждый день.
На мой четырнадцатый день рождения папа отвел меня в «Джинс-энд-тингс», которым владела миссис Тейлор, сидевшая в церкви на три скамьи впереди нас и имевшая пышную каштановую шевелюру. Энджел и ее подруги придумали собственные фасоны футболок – с их именами, напечатанными на спинах, и именно это папа хотел предложить мне. Я была удивлена тем, что он самостоятельно додумался до этого.
Футболки оказались пяти цветов, по размеру мне подошла только оранжевая. Дальше следовали принты. Изображения кроликов, птиц или рок-групп. Прежде папа уже двадцать раз посмотрел бы на свои часы, тревожась из-за того, что пропускает рабочее время, но на этот раз рассматривал все вместе со мной.
– Твоя мама, скорее всего, выбрала бы орла, – сказал он так тихо, что я едва его расслышала.
Именно это я и выбрала. Миссис Тейлор показала нам вельветовые буквы: большие, средние и маленькие, красные, черные и синие. Мы с папой пощупали их все.
– Твоя мама так заботилась о подарках. Я не всегда понимал то, что она делает.
– Спасибо, пап, – сказала я, крепко обнимая его – мне хотелось бы вот так обнять маму в тот последний день.
Дома я надела футболку.
Одиль принесла торт – шоколадный! – и Мэри Луиза и несколько девочек из школы смотрели, как я задуваю свечи. Дым еще поднимался к потолку, когда без стука вошла Элеонор Карлсон.
– А она что здесь делает? – нахмурилась Мэри Луиза.
– Какой приятный сюрприз! – воскликнул папа, целуя Элеонор Карлсон в щеку.
– С днем рождения! – прочирикала та.
– Рады вас видеть. – Одиль подтолкнула меня.
– Рады, – пробормотала я.
Мэри Луиза скрестила руки на груди и не произнесла ни слова.
Папа и Элеонор Карлсон держались осторожно, не прикасаясь друг к другу, стараясь соблюдать расстояние. Но он улыбался ей чаще, чем мне, а ведь это был мой праздник! Желая, чтобы день закончился поскорее, я начала разворачивать подарки.
Позже, когда мы с Мэри Луизой запихивали в мешок для мусора бумажные тарелки, папа сварил кофе. Его подружка открыла буфет, чтобы взять чашки, и выбрала любимую чашку мамы с голубыми цветочками. Ну конечно, как же иначе. А папа вроде и не удивился.
Мэри Луиза ничего не упустила, моя боль отразилась на ее веснушчатом лице. Она знала, что я никогда не пользуюсь этой чашкой. И тихим злым голосом она высказала мой гнев, мою боль, мое сердце:
– Эта сучка думает, что она может просто явиться сюда и хватать все, что ей понравится?
Элеонор поставила чашку с блюдцем на кухонную стойку и потянулась за кофейником. Мэри Луиза смахнула фарфор на пол, и звон разбившейся посуды прозвучал одновременно горестно и правильно. Белые и голубые снежинки рассыпались по линолеуму. Никто не шелохнулся. Мы просто смотрели, как последний осколок замер под холодильником.
– Ты нарочно это сделала! – закричал на Мэри Луизу папа. – С какой стати ты такое вытворяешь?
Он все кричал и кричал, но Мэри Луиза привыкла к воплям. Она лишь прикрыла глаза, защищая их от брызг слюны, и стоически терпела.
Папина подружка наблюдала, возможно гадая, почему он так остро все воспринял.
– Бога ради, это же просто чашка! – наконец сказала Элеонор.
Взяв за дверью веник и совок, она вымела последнее, что осталось здесь от моей матери.
Глава 13. Одиль
Париж, август 1939 года
Реми собирался в армию точно так же, как собирался в школу: умылся холодной водой, сунул несколько книг в рюкзак. Я мрачно сидела на его кровати. Между нами плавало чувство обиды: я считала, что брат бросает меня и очертя голову устремляется навстречу опасности, а он был разочарован отсутствием во мне энтузиазма по поводу его плана. Я совершенно не думала, что он должен туда отправляться, он вполне мог бы и не спешить с отъездом.
– Возьми свитер, – сказала я. – Ты же не хочешь простудиться.
– Там мне выдадут все, что нужно.
Накануне я отправилась в банк и сняла со счета семена моей будущей безопасности.
– Вот, – произнесла я, вкладывая франки в его руки.
– Мне не нужны твои деньги.
– Но ты их возьмешь.
– Я уже опаздываю.
Он положил купюры на кровать.
Я пошла следом за ним к выходу, где уже ждали наши родители. Маман суетилась, поправляя на Реми воротник и спрашивая:
– У тебя есть чистый носовой платок?
Папа́ вручил Реми бронзовый компас.
– Это еще с моих армейских дней, – хрипло произнес он.
– Спасибо, папа́. – Реми подбросил компас в воздух и поймал, прежде чем сунуть его в карман. – Я этим фрицам покажу! – Он расцеловал меня в обе щеки. – Обещаю!
С рюкзаком, болтавшимся на его спине, он спустился по лестнице, как будто собирался сбегать за багетом.
