– Жуть!
– Не может быть!
Я сунула в рот кусочек кекса. На вкус он напоминал заплесневелую губку, пропитанную солью. Я выплюнула его в мусорное ведро.
– Должно быть, я перепутала соль и сахар.
– Невелика проблема.
– Ты шутишь?! – почти плача, возмутилась я – в основном потому, что язык у меня щипало от соли, но еще и потому, что не хотела нашего провала.
– Ты просто боишься низкой оценки.
Робби схватил один кекс и проглотил его, почти не жуя. На его глазах от соли выступили слезы. Я тоже, давясь, затолкала в рот желтый комочек.
Миссис Адамс похвалила Тиффани и Мэри Луизу за их мастерство и подошла к нам. Взяла наш пустой противень.
– И как мне вас оценивать?
Кривясь от резкого вкуса соли, мы с Робби пожали плечами.
– Ладно, нечего стоять на месте! – сказала она. – Приступайте к уборке.
У раковины мы опустили руки в теплую мыльную воду, чтобы отмыть противень и миски. Маленький пузырек поднялся в воздух, мы проводили его взглядами. Я никогда не была так счастлива.
На уроке общественных наук мисс Дэвис кипятилась по поводу того, что Советы бойкотировали Олимпийские игры в Лос-Анджелесе.
– Скорее всего, они просто боялись, что их атлеты проиграют! И как нам выиграть холодную войну, если они не хотят соревноваться?
Почти не слушая горестный монолог учительницы, мы с Мэри Луизой обменивались записками. «Умираю от голода, – писала она. – Картофель фри с сыром на ланч?»
У шкафчика я слегка подкрасила губы помадой подруги, прежде чем мы отправились через улицу в «Хаски-хаус». Я резко открыла грязную стеклянную дверь – и прямо в середине зала увидела Робби, на коленях у которого устроилась Тиффани, ее бирюзовые ковбойские ботинки болтались в дюйме над полом. Я застыла на месте, чувствуя, как расширяются мои глаза.
Мэри Луиза налетела на меня:
– Эй!..
И тут она увидела то, что видела я: неловко сжавшегося Робби и победоносно ухмылявшуюся Тиффани Иверс.
– Почему именно он? – спросила я. – Она может заполучить любого, кого захочет.
– Мы не выбираем, в кого влюбиться, – ответила Мэри Луиза.
– А почему ты всегда ее защищаешь?
– А почему ты позволяешь ей доставать тебя?
От соли у меня все горело внутри. А может быть, причиной стала Тиффани Иверс, усевшаяся на колени Робби.
– Я иду домой.
– Не позволяй ей победить.
Но я убежала к Одиль и вошла без стука.
– Почему ты не в школе? – спросила она. – Что-то случилось?
Я была вне себя.
– Я… я кое-что видела… Мне плохо.
Пока она наливала воды в стакан, я начала рыться в ее французско-английском словаре. Сделав глоток, я спросила:
– Какое самое крепкое французское слово, чтобы описать кого-то?
– Odieux, cruel. Гнусный, бессердечный.
Я хотела найти слова «шлюха» и «сука», но вряд ли мне это удалось бы.
– Зачем сосредоточиваться на дурном, ma grande?
[14] Это имеет какое-то отношение к тому юноше, о котором ты думала после церкви?
Боже, да неужели все прихожане знают?
– Итак? – вопросительно произнесла Одиль.
Когда я рассказала ей обо всем, она сказала:
– Иногда мы неправильно истолковываем знаки. Я очень многое предполагала насчет Поля, моего первого… кавалера, но я ошибалась. Может быть, Робби так неловко выглядел, потому что это она вынудила его?
– Не важно! – Я скрестила руки на груди. – С ним покончено!
Я подумала о тех любимых, которых она потеряла, и почувствовала, что слишком глупо жаловаться.
– Вы прошли через войну, а я даже со школой пока не справилась…
– У нас с тобой куда больше общего, чем тебе кажется. Позволь сказать, какие слова описывают тебя лучше всего. Belle, intelligente, pétillante
[15].
Мне стало немного лучше.
– А что значит последнее слово?
– Искристая.
– Вы думаете, я искристая?
Одиль сдержанно улыбнулась:
– Ты вошла в мою жизнь, как вечерняя звезда.
Если Робби хочет быть с Тиффани, прекрасно. В классе я не сводила глаз с учителя. Я не желала смотреть на Робби. Я просто не могла. Мэри Луиза передала мне записку, шепнув:
– Это от Робби.
Наверное, приглашение на его свадьбу. Я швырнула ее в la poubelle, в урну. Je déteste l’amour! Ненавижу любовь! Je déteste Тиффани Иверс! Je déteste все вообще!
Я боялась увидеть Робби и Тиффани на свидании – его рука на ее плече в церкви или после, когда они вместе едят пончики, – но такой день так и не наступил. Ближе к Хеллоуину я осознала наконец, что Одиль была права насчет неверного понимания знаков. Я пыталась поймать взгляд Робби, но он больше не смотрел в мою сторону.
Но зато кто-то другой назначал свидания. Дамы Фройда подсовывали на глаза папе всех до единой одиноких женщин в городе. В церкви они посадили рядом с ним веселую блондинку-кассира, которая недавно стала работать в банке.
– Он же просто кожа и кости, – говорила старая миссис Мердок.
– Ничего не ест, – согласилась с ней миссис Иверс. – Но зато и денег не тратит.
Во время осеннего концерта местных коллективов его устроили рядом с цветочницей с жирными волосами.
– Он надежный семьянин, – шептала миссис Иверс, когда исполняли «Пляску смерти».
На благотворительном обеде в пользу пожарных папу познакомили с моей учительницей английского. Слушая, как она болтает что-то о «Макбете», папа не выглядел счастливым, но кое-как обед выдержал. Мы с Мэри Луизой сбежали оттуда первыми.
– Тошниловка, – заявила я, пиная сухие листья на тротуаре.
– Точно, – согласилась она.
– Твой папочка ходит на свидания чаще, чем ты, – бросила Тиффани Иверс, обгоняя нас.
В комнате Мэри Луизы мы во все горло запели «You May Be Right», используя вместо микрофона дезодорант Энджел. Что-то в гневном звучании голоса Билли Джоэла соответствовало моему настроению. В полночь Сью Боб постучала в дверь и велела нам заткнуться.
Утром мы с Мэри Луизой побежали по переулку – это был ближайший путь к моему дому. Но, не дойдя до него, мы замерли, как антилопы, увидев у задней двери моего папу со светловолосой кассиршей из банка: она розовела, гладя рукав его рубашки. А он сплетал свои пальцы с ее пальцами.
