— Слышь, или ты тоже пришла про Клеменову узнать? — вдруг спросила женщина.
— Про кого?
— Да у меня тут прямо заспрашивались: и звонят, и ходят, все спрашивают: работает ли здесь какая-то Вера Клеменова. А я про такую сроду никогда не слышала… И чего она всем вдруг понадобилась?
— Ой, не знаю, — сказал Вера, поспешно выбегая из салона. Прежде чем свернуть к своему дому, она зачем-то еще раз оглянулась на улицу, уходящую вдаль, к реке.
Когда-то Плутарх писал, что в Афинах было больше статуй, чем живых людей. Преувеличение, конечно, но как хотелось бы в это верить! Потому что красоты вокруг — красивых вещей, домов, звуков, запахов, линий — должно быть не просто очень много, а избыточно, невероятно много, чтобы она постепенно начала проникать и в человека. Сначала — в его дом, одежду, лицо, потом — еще глубже. Подходя к дому, она издалека увидела Антошку, который с упоением, ничего не замечая вокруг, вместе с другими мальчишками пускал в бурлящем потоке кораблики. Вера невольно остановилась: нужно было звать сына домой, но не хотелось отвлекать его от игры.
Из подъезда вышла Ленка, неся в руках щетку и старенький коврик, из которого во все стороны торчали разноцветные нитки.
— Вытрясти или выбросить — вот в чем вопрос, — спросила Ленка, делая глубокомысленную гамлетовскую гримасу. В последнее время она часто развлекалась тем, что передразнивала Павлика — тот день и ночь пропадал на репетициях. — Нет, лучше выброшу. Мы с тобой, Вер, лучше все новое, хорошее заведем, точно? — сказала она и зашвырнула коврик в мусорный бак. — Чего нам зря мелочиться? Если что — пускай Человечкин для своего музея забирает, мне не жалко… Где ты только зря ходишь с утра? Тебя Борис заждался. Вон он, на скамейке сидит, глаз с тебя не сводит.
На скамейке под большим тополем действительно сидел Борис, и у него было такое нежное, счастливое лицо, что Вера невольно улыбнулась.
— Что хорошего? — спросила Вера, подходя ближе.
— Все хорошее, — ответил Борис. — Погода — хорошая, ты — хорошая, я — хороший, жизнь — штука тоже хорошая… Кстати, я тут две путевки принес, в Грецию, за конкурс красоты. Пора ехать. Пришел сказать, какие документы нужны для оформления загранпаспорта. Я все равно сейчас этим делом занимаюсь, заодно и тебе сделаем.
— А больше ты мне ничего не хочешь сказать? — помолчав, спросила Вера. — Может, поговорим?
— Сейчас? Нет, я тебе все остальное в Афинах скажу. Возле Эгейского моря. Или на фоне каких-нибудь древних руин. Пока точно не знаю. Как получится. Но обещаю, что это точно будет очень красиво.
В том ручье, который протекал у Веры под ногами, можно было различить мелкие щепки, старые листья, конфетные обертки. Он словно задался целью сплавить куда-нибудь с глаз подальше весь мусор, который виднелся сейчас в его мутном, пенистом потоке. И все же было похоже, что из этой химической пены под ногами, из мусора и полной беспросветности в мир снова являлась, мучительно продиралась красота.
Пришла весна — первая в этом столетии и даже тысячелетии. Совершенно новая, какой не было еще во все времена.
