Ирэйн не спала. Она лежала с открытыми глазами. Взгляд ее блуждал где-то далеко-далеко от темницы, от чертогов лиоров и Эли-Борга. Она парила за пределами человеческого мира, там, где не было боли и обид, зато жили чистое искрящееся счастье. На губах ее застыла улыбка, и в этой улыбке можно было уловить солнечные лучки незримого мира лейры Дорин, пробивавшиеся наружу. И узница упивалась своими видениями, забыв обо всем на свете. Даже стены ее узилища не моги поколебать этого умиротворения и затаенной радости. Ирэйн грезила наяву…
Она не услышала тихих шагов госпожи, слишком далеко сейчас летала ее душа. Альвия остановилась у решетки, взглянула на кузину и… не посмела нарушить покоя узницы. Лиори стояла и смотрела на молодую светловолосую женщину, полную жизни настолько, что ее бурные потоки ощутимо разливались по темнице, плескались у решетки и просачивались сквозь толстые прутья. Перворожденная задохнулась от это яркого всплеска чужих чувств. И сердце ее сжалось от горечи и боли, потому что она знала, что скоро этот источник иссякнет. Его уничтожат безжалостные руки палача, и вместо светоча, от которого становилось светлей в мрачном подземелье, останется лишь холодеющее тело с уродливой полосой на шее.
Видение показалось лиори до того кощунственным, что она невольно мотнула головой и, поддавшись вперед, сжала пальцами прутья решетки. Горло перехватило, и женщина судорожно вздохнула.
— Ирэйн, — чуть хрипловато позвала Альвия. — Ирэйн.
Лейра услышала не сразу, и Перворожденной пришлось позвать ее снова. Узница повернула голову, взглянула на госпожу невидящим сразу, но не сразу осознала, что у ее тихого счастья появился свидетель. Наконец, сознание лейры Дорин прояснилось, и она, охнув, поспешно встала с лежанки.
— Моя госпожа, — узница в почтении склонила голову.
Альвия подозвала лита, у которого находились ключи, взятые у стражей. Он открыл замок, и лиори шагнула навстречу узнице. Заговорить не спешила. Остановилась в двух шагах от Ирэйн и теперь, рассматривая Ирэйн, вспомнила юную лейру, которую нянька привела в кабинет к госпоже, чтобы сестры могли познакомиться. Неожиданно Перворожденная поняла, что почти не помнит, ни как выглядела лейра Борг, ни то, о чем они говорили. А последующие встречи и вовсе покинули память лиори Эли-Борга. Слишком много было других забот, и до воспитанницы ей особо не было дело. Хватало отчетов няньки, да нескольких минут, положенных, чтобы показать заботу.
А цветок подрастал, оставленный на попечение прислуги и учителей. Одинокий, по сути, никому не нужный, даже своей опекунше. Важна была клятва, данная дяде, важно было дать лейре то образование, которое положено всем знатным дамам, важен был риорат, важны подданные, важны отношения с соседями, вражда с Эли- Хартом, обида на Дин-Кейра, ночи отдохновения в объятьях Дин-Таля, и для Ирэйн Борг среди всего этого места как-то не нашлось. Она всегда была где-то там, за гранью насущного и первостепенного. Ирэйн учили почтению к госпоже, но сама госпожа ничего не сделала, что девушка к ней привязалась.
Что ж, лейра Борг почтительна. Но доверия между сестрами не было, потому и побоялась явиться к ней и открыть правду о том, что происходит у госпож под носом. Справедливо. Лиори была безразлична Ирэйн, Ирэйн осталась равнодушно к лиори. И единственный человек, который стал девушке дорог, уже принадлежал госпоже. У лейры Борг не был повода стыдиться своих чувств, не было нужды бороться с ними, зато ревновать и злиться предостаточно. Альвия не стала ей ни благодетельницей, ни родственницей. Так и осталась госпожой, приютившей сироту из чувства долга.
Можно было смело признаться себе в том, что лейра Борг никогда не была счастлива в этих стенах, хоть и полюбила Борг, как родной дом. Помимо равнодушия кузины, она получила муки безответной любви, угрозы Лирна, страх за свою жизнь, а после и ненависть: возлюбленного, придворных и боржцев, знавших о ее падении. В придачу к этому вынужденный брак, близость к Тайраду, которого Ирэйн не могла терпеть. И, наконец, пожизненное заключение, но даже узилище не дало ей покоя, зато не отказало в том, чего у лейры и без того было через край — одиночества.
А сейчас, когда впервые за свои двадцать два года Ирэйн была счастлива, правящая кузина собиралась забрать у нее все без остатка: надежды, долгожданную любовь и саму жизнь.
— Боги, — выдохнула Альвия, страдая от жалости и сочувствия к той девочке, которую даже не могла вспомнить. А еще был стыд перед этой взрослой женщиной за то, что изменить уже было ничего невозможно, и за то, что риорат и власть были по-прежнему важней ее жизни, потому что лиори не может позволить себе делать то, что ей вздумается.
«Забудь о сочувствии, Али, — когда учил Перворожденную покойный отец, — забудь о сострадании и жалости, когда дело касается законов. Позволишь себе слабость раз, и породишь волну последующих недовольств. Позволив себе обойти закон раз, ты породишь надежду на то, что сделаешь это снова. Эта надежда не во благо, она даст людям веру в то, что они могут совершить преступление и остаться безнаказанными. Ради этого они будут лгать, изворачиваться, подкупать, упрекать, давить, вынуждая пойти навстречу или же сожалеть о допущенной всего раз ошибке. Когда законы едины для всех — это справедливо. Справедливость рождает в сердцах верность. Закон — это твое оружие. Держи его крепче, дитя мое, и тогда ты останешься сильной и непобедимой».
— Что угнетает вас, госпожа?
Альвия вздрогнула и очнулась от воспоминаний. Она вновь посмотрела на Ирэйн, после приблизилась к ней, взяла за руку и отвела к лежанке, как это делала иногда в прежние времена.
— Нам нужно поговорить, — севшим голосом произнесла лиори. Она кашлянула, прочищая горло, однако продолжить не спешила. Держала за руку и Ирэйн и думала, что вскоре она станет холодна, как лед…
— Перворожденная, — позвала лейра Дорин. — Я могу попросить вас еще об одной милости?
Альвия развернулась к узнице. Она чуть помедлила, но все-таки кивнула, соглашаясь.
— Простите риор Дин-Таля, — заговорила Ирэйн, с мольбой глядя на лиори. — Не наказывайте его сурово. Он просто благородный человек и хотел помочь мне. Я не должна была его слушаться, знаю, но…
— Но?
— Мне не хотелось его расстраивать, — почти шепотом договорила узница. — Я знаю, это глупо… Просто… просто…
— Он был рядом и заботился о тебе? — с улыбкой спросила Перворожденная. — Ты ведь так и не разлюбила его?
Ирэйн отрицательно покачала головой. После сжала ладонь Альвии, притянула ее к своей груди и с жаром заговорила:
— Он одумается, обязательно одумается! Риор Дин-Таль благоразумен, как никто другой. Он ведь верен вам, всегда был верен и останется впредь. Нельзя терять такого слугу! Не будьте с ним суровы, молю вас!
Альвия криво усмехнулась. «Ты наказываешь всех вокруг, но только не меня…». Душевная боль — это тоже наказание. И за свою подлость в прошлом риор прошел тропою мук. А теперь его ожидает новая и, кажется, более длинная дорога, потому что: «Ради нее он готов был кинуться даже на тебя…».
