Ничего страшного внизу не происходило. Разве что, проезжая у Тима под окнами, все машины совершали два незамысловатых маневра. Водители реагировали четко, никто не задумался, не «тормознул», ни с кем не столкнулся. Движение не нарушилось совершенно.
Только вот на участке московской улицы протяженностью в сотню метров оно вдруг стало левосторонним.
Часть IV
НЕЧЕЛОВЕК
28 апреля – 3 мая 1991 года
Воскресенье началось отвратно – снова похмельная тупость, вялость и апатия. Тим лежал в постели, обняв подушку, и размышлял, звонить или не звонить все-таки Самохину в его Институт. Теперь, когда момент принятия окончательного решения подступил вплотную, протянуть руку и снять трубку было особенно тяжело.
Некоторое время Тим, ворочаясь с боку на бок, склонялся к «звонить». Потом к «не звонить, авось пронесет». Наконец возникла подленькая мыслишка – а не подождать ли день-другой? Еще раз все обдумать, взвесить, разложить по полочкам. И тогда уж… На этой мысли Тим надолго завис. Все-таки он так и не убедил себя в том, что доверяет Самохину.
«В конце концов, что я знаю об искусственно форсированных сенсах? Вдруг у Самохина энергетический рисунок поддается корректировке? Думает человек одно, а аура его показывает другое? И вообще, я не детектор лжи. Я только еще учусь «видеть правду». Кстати, Самохин это знал. Между прочим, очень уж он подозрительно старался в разговоре со мной не «щелкать» и вообще быть паинькой.
Кругом одни загадки. А услужливое мое сознание вовсю этим пользуется, тело похмельное бережет, чтобы оно меньше двигалось. Нельзя так». Наконец раздираемый противоречиями Тим принял компромиссное решение. Он поднялся и, спотыкаясь, отправился на кухню залить чем-нибудь пересохшую глотку.
Утолять жажду пришлось водой из чайника, даром что кипяченой. Тим принял душ, с трудом позавтракал и, закурив, обратился к наиболее простой на сегодня дилемме – идти за пивом или нет. Посмотрел за окно, счел, что погода хорошая, день весенний и прогуляться можно. А там, глядишь, озарение найдет, и все проблемы разрешатся одним мощным всплеском интуиции. Всплеск был в принципе необходим. Вечером Тиму должны были звонить двое перспективных клиентов, и нужно было разбираться: давать им от ворот поворот в свете поездки в Институт или пока оставить все, как есть.
Тим лениво оделся, похлопал себя по карманам, проверяя, на месте ли деньги, документы и ключи. И уже перенес ногу через порог, когда телефон грянул. Выругавшись, Тим вернулся и снял трубку.
– Тимофея позовите, будьте любезны, – попросил совершенно незнакомый мужской голос.
– Слушаю вас, – процедил Тим неприязненно, соображая, кого еще нелегкая принесла на его голову. «Слава богу, хоть не этот… вчерашний. Кажется, я ему гадостей наговорил. А каких? Не помню. Опять нажрался, трус несчастный. Сколько можно в водке от жизни прятаться? Утону ведь однажды…»
И тут следящий контур сухо затрещал. Тим еще не понял, что он, собственно, делает, а его пси, восприняв тревожный сигнал, чисто механически, используя телефонную сеть как опорную систему, уже «принюхалось» к звонившему.
И унюхало такое, что у Тима задрожали поджилки.
– Вам просили сообщить, что сегодняшняя встреча в Институте отменяется. Позже вам позвонят, – быстро проговорил незнакомец и дал отбой.
Некоторое время Тим стоял, до боли в кулаке сжимая трубку. Потом опустил ее на место и сел, безвольно уронив руки на колени.
Он сидел неподвижно, прикрыв глаза и почти не дыша, до упора разогнав следящий контур во все стороны. Плавно «щелкая» глубже и глубже, Тим сканировал пространство в поисках интереса к его, Тимофея Костенко, персоне. И поймал легкий отголосок… На самой грани восприятия. Почти неразличимый, слабый, затухающий. Даже не биоинформационный материал, а его тень. Тень очень неприятного, дурного, злого внимания. И источник этого внимания гнездился в старом добром направлении – где-то на северо-западе.
А у звонившего была черная метка.
Тим еще сам не сообразил, что же ему удалось понять и какое он принял решение. Но руки уже вытащили из кармана пачку купюр и перелистали ее. Двигаясь как сомнамбула, он встал, прошел в кабинет, вытащил из «нычки» еще немного денег и пристроил их в другой карман. Достал из шкафа кожаный рюкзачок, из-за которого Тиму когда-то завидовала добрая половина факультета журналистики. Аккуратно упаковал и уложил в рюкзачок две смены белья, джинсы, легкие кроссовки и свитер. Выгреб из ящика стола несколько пачек сигарет. Зимние кроссовки, которые были на ногах, сменил на удобные демисезонные башмаки. Закинул рюкзак за спину, потоптался на месте и решительно двинулся на выход.
У метро он придирчиво учинил смотр бабушкам-торговкам и через несколько минут стал богаче на две бутылки водки, одну пива, буханку хлеба и пару банок тушенки. Все, кроме пива, упихал в рюкзак, а с пивной бутылки зубами сорвал пробку и проглотил напиток в один присест. Нырнул под землю, сел в поезд и через полчаса выскочил наружу в искомой точке. Уже спокойный и готовый к тяжелой работе.
Тим шел по улице, аккуратно обходя лужи и подставляя лицо весеннему солнышку, а в голове заново рассматривал уже решенную задачу. И, как всегда, найдя выход из ситуации интуитивно, за доли секунды, ни в чем не мог себя упрекнуть, проверив интуицию логикой.
Эмоция, которую ему удалось засечь, имела к звонку непосредственное отношение. Звонок, якобы по просьбе Самохина (в том, что это «засада», у Тима не было ни малейших сомнений), имел какую-то четкую цель. Скорее всего – удержать объект дома. А поскольку объект – лентяй и домосед, то для этого достаточно освободить его от необходимости куда-либо ехать. Максимум, на что объект способен, это выскочить на полчаса за водкой.
Тим отдавал себе отчет в том, что, возможно, утрирует ситуацию. Но привычка не соглашаться на то, к чему принуждают, взяла верх. Он давно понял, что, если тебя загоняют в угол, а потом говорят: «Ну, сам решай», нужно лезть вверх. За двадцать с небольшим лет, прожитых во враждебном мире, Тим поступал так неоднократно и ни разу потом не пожалел. Он «косил» от армии, пока не понял, что сможет это выдержать, и ушел служить в девятнадцать лет, прожив на воле очень важный для себя год. Сломав, подмяв под себя женщину, с которой можно было после этого комфортно существовать как минимум полжизни, – отвернулся от нее, наплевав на общее мнение, что это будет отличный брак. В мире сенсов всегда был котом, ходившим где вздумается, гулявшим сам по себе. Ушел с факультета, бросил газету… Да мало ли он ломал стереотипов, чужих и собственных. И теперь, оказавшись в двадцати километрах от дома, поворачивать оглобли не собирался.
Тима не волновало даже то, что его будет искать Ольга. Переживет как-нибудь. Ему было наплевать на клиентов, больных людей, остро нуждающихся в помощи. Пусть загибаются, их проблемы. А мысль о том, что Самохин, похоже, «спалился» и его сейчас, вероятно, расстреливают из психотронной пушки, Тим приветствовал злорадным рыком. С момента, когда он час назад почуял опасность, Тим инстинктивно запустил привычную с детства модель поведения.
