Он жил так с тех пор, как помнил себя. Тревис был собранным и организованным, когда речь шла о школе, и получал хорошие оценки при минимуме усилий, но, как правило, радовался четверкам не меньше, чем пятеркам. Мать невероятно сердилась. «Только представь, как хорошо ты бы мог учиться, если бы постарался!» — твердила она каждый раз, когда получала табель. Но школа доставляла Тревису куда меньше удовольствия, чем головокружительная езда на велосипеде или серфинг. Если прочие дети, говоря о спорте, подразумевали бейсбол или футбол, то Тревис мечтал взмыть на мотоцикле в воздух и пережить несколько секунд полета, а потом благополучно приземлиться и ощутить взрыв энергии. Он был поклонником экстремальных видов спорта еще до того, как они официально вошли в обиход, и теперь, к тридцати двум годам, перепробовал их все.
Издалека Тревису были видны стада мустангов на дюнах Шеклфорд-Бэнкс; наблюдая за ними, он потянулся к сандвичу. Пшеничный хлеб, индюшка с горчицей, яблоко, бутылка воды — его привычный ленч. На завтрак он неизменно ел овсянку, яичницу из белков и банан. Как бы Тревис ни стремился повысить уровень адреналина, диету он соблюдал неуклонно. Друзья удивлялись. Тревис не спешил объяснять им, что дело не в дисциплине, а в сверхчувствительном нёбе. В десять лет он съел тарелку тайской лапши, густо приправленной имбирем, и его рвало до утра. С тех пор малейший привкус имбиря вызывал у него тошноту, а вкусовые ощущения так полностью и не восстановились. Тревис стал осторожнее в отношении еды, он предпочитал простые, незамысловатые блюда всякой экзотике. Постепенно, с возрастом, он исключил из своего рациона все лишнее, а теперь, двадцать лет спустя, просто боялся что-либо менять.
Наслаждаясь простым, незамысловатым сандвичем, Тревис удивлялся собственным мыслям. Обычно он не испытывал склонности к глубоким размышлениям. (Еще одна причина неизбежного охлаждения, как утверждала Мария — девушка, с которой он расстался шесть лет назад.) Обычно Тревис просто жил — делал то, что было необходимо, а остальное время старался проводить в свое удовольствие. Вот одно из главных преимуществ холостой жизни: можно заниматься чем вздумается и когда вздумается. Самоанализ — лишь один из вариантов.
Это должна быть Габи, подумал Тревис, хотя не понимал почему. Он едва знал ее и сомневался, что ему когда-нибудь выпадет шанс узнать настоящую Габи Холланд. Тем вечером Тревис видел сердитую Габи, а недавно — Габи Воплощенное Раскаяние, но при этом он понятия не имел, как эта девушка ведет себя в обычных обстоятельствах. Не исключено, что у нее хорошее чувство юмора, хотя бог весть отчего он так решил. Еще Габи, несомненно, умна (Тревис сделал этот вывод на основании ее работы). Но он безуспешно попытался представить ее на свидании. И все-таки Тревис был рад, что она приехала, пусть всего лишь затем, чтобы предоставить им обоим шанс завязать добрососедские отношения. Он прекрасно знал, что плохой сосед может испортить человеку жизнь. По соседству с Джо жил парень, который в первый же погожий весенний день принимался жечь сухую листву, а по субботам с раннего утра стриг газон; у них несколько раз чуть не доходило до потасовки по поводу плачущих по ночам младенцев. Правила общежития, казалось Тревису, восходят еще к доисторическим временам, и меньше всего ему хотелось, чтобы Габи начала его избегать. Может быть, он пригласит ее в гости, когда у него в следующий раз соберется компания…
Да, решил Тревис. Он так и сделает. Забрал сумку-холодильник и зашагал к машине. После ленча ему предстояло, как обычно, принимать собак и кошек, а в три часа кто-то собирался принести геккона. Тревис любил возиться с экзотическими животными, он действительно разбирался в них, и это неизменно впечатляло владельцев. Ему нравилось выражение почтительности на их лицах, гласившее: «Потрясающе, он знает анатомию и физиологию буквально каждого живого существа на свете!» Тревис делал вид, что так оно и есть. Но правда была куда более прозаичной. Разумеется, он не всеведущ, просто болезнь есть болезнь, и ее лечат, как правило, вне зависимости от класса или вида, варьируются только дозы лекарства, и за этим доктору Паркеру приходилось обращаться к справочнику, неизменно лежащему на столе.
Садясь в машину, он снова подумал о Габи. Интересно, занимается ли она серфингом или сноубордингом? Вряд ли — но в то же время Тревис ощутил нечто особенное. Ему показалось, что Габи в отличие от большинства его бывших подруг не откажется испробовать то или другое, если представится возможность. Он понятия не имел, почему так решил. Тревис включил мотор и попытался отогнать странную мысль, изо всех сил убеждая себя, что это не важно. Хотя чувствовал он совершенно обратное.
5
В течение следующих двух недель Габи стала настоящим специалистом по маскировке, по крайней мере в пределах собственного двора.
У нее не было выбора. Что она могла сказать Тревису? Выставила себя дурой, а он еще усугубил проблему, охотно простив ей все. Ее единственным оправданием — и единственным позитивным моментом во всем этом приключении — было то, что Габи извинилась в клинике.
Впрочем, следовать новому распорядку оказалось нелегко. Поначалу нужно было лишь оставлять машину в гараже, но у Молли приближались роды, и Габи пришлось парковаться на дорожке, чтобы собака могла освоиться в своем уголке. Это значило, что впредь ей предстоит приезжать и уезжать в те часы, когда соседа точно нет дома.
Габи сократила пятидесятилетний срок, решив, что пары месяцев или, возможно, полугода будет достаточно, чтобы из памяти Тревиса исчезло — или почти исчезло — воспоминание о том, как она себя вела. Габи знала, что у времени есть свойство сглаживать острые углы, пока не останется лишь смутный облик. И тогда она смогла бы вернуться к нормальной жизни. Начала бы с мелочей — помашет соседу рукой, когда будет выходить из машины, и так далее. Может быть, однажды они с Тревисом даже улыбнутся друг другу при встрече — а до тех пор она предпочитала вести жизнь тайного агента.
Габи изучила рабочее расписание Тревиса. Нужно было всего лишь быстро взглянуть на часы, когда он собирался на работу поутру, а она наблюдала за ним с кухни. Возвращаться домой оказалось еще проще: когда Габи приезжала, он обычно был на реке, с катером или скутером, но, с другой стороны, теперь вечера стали проблемой. Поскольку Тревис околачивался на улице, девушке приходилось сидеть дома, вне зависимости от того, насколько прекрасен был закат. Если она не ехала в Морхед-Сити, то в итоге усаживалась за учебник по астрономии, который некогда купила в надежде поразить Кевина. К сожалению, с тех пор им еще ни разу не довелось вместе посмотреть на звезды.
Габи убеждала себя, что нужно отнестись к ситуации по-взрослому, но у нее было ощущение, что при встрече с Тревисом она будет не слушать, а вспоминать. Меньше всего ей хотелось усугубить произведенное впечатление. Кроме того, Габи было о чем подумать.
Например, о Кевине. По вечерам, как правило, он заезжал ненадолго, а однажды даже остался на выходные — разумеется, после гольфа. Кевин обожал гольф. Еще они трижды ходили в ресторан, дважды в кино и провели воскресный вечер на пляже — а два дня назад, когда они сидели на кушетке и пили вино, он вдруг снял с Габи туфли.
