– Ну и какое место вы с Моникой посетите первым? – спросил Хазард, подхватывая беззаботный свист Райли, хотя и понимал, что этот разговор будет для него неприятным.
– На самом деле, дружище, она все-таки не поедет со мной, – ответил Райли. – Она говорит, у нее здесь много дел, так что я поеду один, если только не уговорю Бретта составить мне компанию.
Хазард изо всех сил старался не смотреть на Райли, чтобы ничем не выдать, как много для него значит эта случайно оброненная фраза. Он понимал, что надо ответить Райли, чтобы не показаться безразличным, но в этом случае он выдал бы себя.
Неужели возможно, что Моника остается в Лондоне из-за него? Хазард сильно в этом сомневался, но, может быть, это знак? Это определенно шанс, который ему нельзя упустить. Пока он окончательно не свихнулся, ему надо по крайней мере поговорить с ней.
Выдергивая гигантский чертополох из заросшей клумбы, Хазард обдумывал свои слова.
Я знаю, я грубый, эгоистичный мужик с множеством проблем, и недавно я повел себя с тобой непростительно дурно, но мне кажется, ты замечательная, и нам будет очень хорошо вместе, если только ты дашь мне шанс.
Не слишком лестные слова о себе самом.
Моника, мне все в тебе нравится, начиная с силы воли, амбиций и принципов и кончая тем, как ты волнуешься за своих друзей и как строго блюдешь санитарные нормы для продуктов. Если ты дашь мне шанс, я сделаю все, чтобы стать достойным тебя.
Пожалуй, чересчур жалостливо.
Моника, все те вещи, о которых ты писала, – семья, дети и вся эта волшебная сказка, – ну, может быть, я тоже этого захочу.
Гм… Суть в том, что он по-прежнему пытается приложить к себе этот пунктик, но хочет быть честным. Он когда-нибудь станет достаточно взрослым и ответственным, чтобы быть отцом? Кроме того, он сомневался, что стоит упоминать о том, что она написала в тетради. Как выяснили они с Райли, Моника очень чувствительна к этой теме.
Может быть, ему просто явиться к ней домой и действовать по обстановке? В конце концов, терять ему нечего.
Хазард на автопилоте доехал до «Маминого маленького помощника». Ему надо было оставить там садовые инструменты, которыми они сегодня пользовались. Однако быстро уехать из садика не получилось, потому что его сразу окружили толпой его маленькие помощники.
– Эй, Фин, – обратился он к худенькому мальчугану, помогавшему ему убирать инструменты в сарай, – как у тебя дела с девчонками?
– У меня? Лучше всех! – ответил Фин, выпятив грудь колесом. – У меня ПЯТЬ подружек. Больше даже, чем у Лео. А у него есть «Плейстейшн-4».
– Ух ты! Какой у тебя секрет? Как ты даешь им знать, что они тебе нравятся?
– Это легко. Я дарю им мармеладку. А знаешь, что я делаю, если девочка мне очень-очень нравится?
– Что? – наклонившись к Фину, спросил Хазард.
Фин прошептал Хазарду в ухо, обдавая его теплым дыханием:
– Я дарю ей мармеладку в форме сердечка.
Алиса
– Я не думала, что вы будете здесь, Джулиан, поскольку Мэри не умерла и все такое, – сказала Алиса, дойдя до могилы Адмирала. – Привет, Кит! – Она наклонилась, чтобы потрепать собаку за уши.
У Кита был недовольный вид, как будто эта ласка унижала его достоинство.
– Как видите, моя дорогая Мэри не умерла пятнадцать лет назад, – отозвался Джулиан, словно это была для него новость, – но я по-прежнему сюда прихожу. Не для того, чтобы вспомнить о ней, а чтобы сохранить связь с прошлым, бо́льшая часть которого осталась позади. Вместо «Бейлиса» я принес вот это. – Он достал из сумки бутылку красного вина, несколько пластмассовых стаканчиков и штопор. – На самом деле мне никогда не нравился «Бейлис», и, оказалось, Мэри тоже его больше не пьет, так что и нам не обязательно.
Алиса, которая на протяжении последних нескольких месяцев выливала «Бейлис» в траву, испытала большое облегчение. Она уселась на мраморную плиту рядом с Джулианом и приняла из его рук стакан вина. Кладбище было усеяно пролесками, и с веток деревьев, как снег, опадал цвет. Весна, время для новых свершений. Алиса вынула Банти из коляски и посадила себе на колени. Банти потянулась за цветком, зажав его в пухлом кулачке.
– Алиса, дорогая, можно поделиться с тобой моей новой идеей? – спросил он, и она немного нервно кивнула, ведь никогда не знаешь, что придумает Джулиан. – Я размышлял о «Правдивой истории», о том, почему я начал ее и как одинок я был. И я знаю, вокруг так много людей, которые чувствуют то же самое, им не с кем поговорить и не с кем разделить свою трапезу. – (Алиса кивнула.) – Тогда я вспомнил, как Хазард рассказывал о своем пребывании в Таиланде и что, хотя он был сам по себе, там был общий стол и все каждый вечер ужинали вместе.
– Да, я это помню, – сказала Алиса. – Отличная идея. Только подумать обо всех людях, которых можно встретить, обо всех разговорах.
– Вот именно. Ну вот, я и подумал: почему бы нам раз в неделю не делать то же самое у Моники? Мы можем приглашать одиноких людей на обед за одним большим столом. Брать по десять фунтов с человека, а спиртное приносить с собой. И еще я подумал: можем попросить тех, кто в состоянии, платить по двадцать фунтов, а те, кто не в состоянии, пусть едят бесплатно. Что скажешь?
– Думаю, это замечательно! – Алиса захлопала в ладоши, Банти засмеялась и тоже захлопала в ладоши. – А что говорит Моника?
– Я еще ее не спрашивал, – ответил Джулиан. – Ты думаешь, она согласится?
– Уверена, что да! Как вы это назовете?
– Я подумал, может быть, «Ночной клуб Джулиана».
– Отлично. Смотрите, Райли пришел.
– Райли, мальчик мой, садись. – Джулиан протянул ему стакан вина. – Я хотел поговорить с тобой. Тридцать первого мая будет мой день рождения, как раз за несколько дней до твоего отъезда. Я хочу закатить вечеринку в честь твоего отъезда и отблагодарить всех вас за то, что терпели меня. Что скажешь?
– Это будет потрясно! – воскликнул Райли. – Вам исполнится восемьдесят. Ух ты!
– Но, Джулиан, – вмешалась Алиса, – вы говорили, что родились в тот день, когда мы объявили Германии войну, и я точно знаю, что это было в сентябре, а не в мае.
В свое время Алиса выиграла в школе награду по истории. Это было ее высочайшее – и единственное – академическое достижение.
Джулиан закашлялся с несколько смущенным видом:
– Ты знаешь историю, не так ли, дорогая моя? Да, я мог немного перепутать месяцы. И по сути дела, год. Мне исполнится не восемьдесят, а скорее восемьдесят пять. День после объявления войны был моим первым днем в начальной школе. Я ужасно злился, что никто не хотел слушать, как он прошел. Во всяком случае, – он быстро сменил тему, – я подумал, мы сможем устроить вечеринку в Кенсингтонских садах, между эстрадой для оркестра и Круглым прудом. Я всегда устраивал там вечеринки на свой день рождения. Соберем, бывало, все шезлонги поблизости и наполним большие ведерки «Пиммсом», лимонадом, фруктами и льдом. Потом кто-нибудь сыграет на инструменте, и мы останемся до темноты, пока нас не вышвырнет парковая полиция.
