Мэри
Мэри только вечером представился случай посмотреть почту. На обед пришли Гас и Уильям, сыновья Энтони, со своими женами и детьми. На двоих у них было пятеро детей, которых она любила, как любила бы собственных внуков. Когда матери не видели, она совала им фунтовые монетки, шоколадные батончики и крекеры с сыром.
Она обожала свою нынешнюю роль старейшины рода. Со своего места во главе большого дубового стола она смотрела, как они уплетают ее стряпню. Энтони, ее партнер, сидел на другом конце стола. Но в ее семьдесят пять такие дни, как этот, казались ей довольно утомительными.
В почте в целом не было ничего волнующего. Последнее время так обычно и бывало. Сюрпризы пусть будут для молодых. Счет за электричество, каталог «Боден» и благодарственное письмо от дамы, которую она на прошлой неделе пригласила на обед. Но был там также тонкий пакет, надписанный вручную незнакомым ей почерком. На лицевой стороне было указано имя Мэри Джессоп, которым она не пользовалась уже пятнадцать лет. Едва покинув «Челси стьюдиос», Мэри вернула себе фамилию Сэндилэндс, словно опять стала девочкой, которой когда-то была.
Пятнадцать лет назад она не только оставила в прошлом свою замужнюю фамилию, она оставила все. Она оставила ему записку, в которой объясняла, что много лет мирилась с унижением и муками ревности к другим женщинам, но что наконец ее терпение иссякло. Она оставила также целую кучу инструкций – например, как включить стиральную машину, – написанных на клочках бумаги и рассованных по всему дому. Она долго заботилась о Джулиане и понимала, что ему будет трудно справляться без нее. Может быть, каждое ее послание будет напоминать ему о том, как много она для него сделала. Эта мысль ее успокоила, но потом она подумала, что, вероятно, он, едва убрав ее одежду из шкафов, переключит внимание на одну из натурщиц.
Интуиция подсказала ей, что перед тем, как распечатать пакет, нужно сесть, и она удобно устроилась в кухонном кресле, надела очки для чтения и осторожно вскрыла плотный конверт кухонными ножницами. Внутри лежала тетрадь в самоклеющейся обложке, на которой было написано: «Правдивая история». Как странно. Почему вдруг кто-то послал ей это? Мэри открыла тетрадь на первой странице.
Она сразу же узнала почерк и вспомнила первый раз, когда увидела его. Им были написаны слова: Дорогая Мэри, почту за честь, если Вы составите мне компанию на обеде в «Плюще» в субботу в девять часов вечера. Искренне Ваш, Джулиан Джессоп.
Тогда все в этой записке показалось ей чарующим и восхитительным. Ресторан «Плющ», о котором она так много слышала, но никогда там не бывала, обед в девять часов, а особенно – Джулиан Джессоп, художник. Она перевернула листок бумаги с запиской и увидела на обратной стороне набросок – несколько смелых карандашных линий, но ее лицо узнавалось безошибочно.
Почему она? Она совершенно не имела об этом понятия, но испытывала невероятную признательность. И она почти сорок лет была признательна, пока однажды не обнаружила, что ее признательность исчезла. И вскоре после этого она сама тоже исчезла.
Мэри начала читать.
Я ОДИНОК.
Джулиан? Солнце, вокруг которого все они вращались, удерживаемые силой притяжения. Каким образом Джулиан может быть одиноким? Незаметным?
Потом она прочитала следующие слова:
Мэри… умерла в относительно молодом возрасте, в шестьдесят.
Мерзавец! Он устранил ее. Как он посмел?!
Она понимала, что не стоит особо удивляться. У Джулиана всегда были довольно гибкие творческие взаимоотношения с правдой. Именно его способность переосмысливать события в соответствии с его потребностями позволяла ему так долго лгать Мэри. Все эти натурщицы, которых он только рисовал, ничего больше. Как она могла предположить такое? Она введена в заблуждение, она – ревнивый параноик. Но тем не менее вместе с пылинками в воздухе висел запах секса, смешанный с краской. С тех пор запах масляных красок всегда напоминал ей о предательстве.
На протяжении многих лет Мэри старалась не читать колонки светской хроники, не обращала внимания на то, как, стоило ей войти в комнату, стихали общие разговоры, а потом тема разговора быстро менялась. Она старалась не замечать сочувствующих взглядов одних женщин и злобных взглядов других.
Потом, вслед за большой неправдой Джулиана, быстро возникла простая правда:
Меня должны были любить больше всех… Я принимал Мэри как нечто само собой разумеющееся.
И она осознавала, что именно поэтому оставалась с ним так долго. Он заставлял ее чувствовать себя менее значительной, чем он, как будто он настолько лучше ее во всех отношениях, что она должна быть счастлива тем, что ей разрешили разделить с ним жизнь, греться в его лучах.
Равновесие нарушилось из-за довольно незначительного происшествия.
Мэри в своей форме акушерки пришла домой рано после ожидаемых родов, оказавшихся подготовительными схватками. Джулиан лежал, распростершись на диване с сигаретой «Голуаз» в руке, в толстовке художника на голое тело. Последняя из его натурщиц, Делфин, совершенно обнаженная, если не считать туфель на шпильке, стояла у камина, довольно скверно играя на альте Мэри.
Другие женщины уже много лет играли с ее мужем, но ни одна не играла на ее альте. Мэри вышвырнула Делфин, проигнорировав протесты Джулиана с упоминанием «искусства и музы» и ее «чрезмерного воображения, ведь это всего-навсего чертов альт».
Годами Мэри тешила себя мыслью о том, что Джулиан в конце концов вырастет из всего этого распутства и однажды обнаружит, что у него нет ни желания, ни энергии и что он утратил свой шарм. Но единственное, что менялось, – это разница в возрасте между ней и девицами Джулиана. Последняя, по оценке Мэри, была на тридцать лет моложе ее. На следующий день, когда он писал графиню Денби из Уорикшира, Мэри оставила ему свои хозяйственные записки и ушла.
Она никогда не оглядывалась назад.
Год спустя она познакомилась с Энтони. Он ее обожал. И обожает до сих пор. Он постоянно говорил ей, как счастлив, что нашел ее. Он заставил ее чувствовать себя особенной, любимой и спокойной. Он никогда не заставлял ее чувствовать себя благодарной, но она каждый божий день ощущала себя таковой.
Она пыталась связаться с Джулианом по поводу развода и несколько раз писала ему, но не получала ответа, поэтому в конечном счете отказалась от этих попыток. Чтобы чувствовать себя уверенно с Энтони, ей не нужна была официальная бумага, к тому же первый брак оказался для нее не слишком-то удачным.
Иногда она думала: а жив ли Джулиан? Она так долго ничего о нем не слышала. Но гордость мешала ей посмотреть в Интернете или поискать кого-нибудь, кто может знать, где он и что с ним. В любом случае, если бы он умер, ей сообщили бы как ближайшей родственнице, так ведь?
Она быстро прочла истории из тетради, следующие за историей Джулиана, не в состоянии нормально сосредоточиться, пытаясь – безуспешно – не выносить поверхностных суждений.
