Что тут скажешь. Только руками развести. Такой он, получается неуемный.
- Прости.
Тень улыбки промелькнула на ее лице. Таком родном, таком измученном лице. Как же хотелось сделать эти два шага от двери, прижать ее к себе, поцеловать. Обнять. Почувствовать, что она с ним. Снова.
- Ир, я вчера телефон дома забыл, - начал он торопливо, боясь, что она перебьет и объясниться не удастся. – Ехал без него. И поэтому…
Что тут скажешь – только рукой махнуть.
- Простое объяснение – самое логичное? – грустно усмехнулась она.
- Не то слово, - проворчал он, приходя в себя. – Ты сильно злишься?
- Я даже не злюсь, Лев. Просто вчера было пусто. Совсем. И больно.
- Я когда увидел рядом с тобой другого мужчину – в голове помутилось, - покачал музыкант головой. – Ира, а давай поженимся.
- Чтобы у тебя в голове не мутилось?
- Переедете с Сашей в Москву. Если до Нового года получится – вообще замечательно. Слушай, надо что-то будет с домом решать – детям лучше в доме, чем в квартире. Да, решено – дом. Саше подберем нормальных преподавателей. Вокал ставить надо.
- Скажи еще, что отдадим в интернат при консерватории.
- Хороший вариант, надо подумать.
Странно, но издевательских ноток в ее голосе он не услышал вовсе.
- Лева.
- Ты уволишься, займешься домом и детьми.
- Мужем.
Лицо мужчины осветила такая яркая, счастливая, но немного сумасшедшая улыбка человека, который сорвал в лотерею джек-пот.
- Видишь, как все замечательно придумалось.
И он полез в карман за кольцом.
- А скажи мне, Лев, где во всем этом я.
- Что?
Он вздрогнул от ледяного тона, растерянно перевел взгляд на любимую. И коробочка выскользнула у него из пальцев.
Они оба, замерев, наблюдали, как от удара об пол футляр раскрылся, и кольцо покатилось по полу.
…
Она бы отдала и полцарства, и корону (если б она у нее была), и все, что только могла придумать за морковку по-корейски. И, вероятно, если бы Лева вчера притащился не с кольцом, а с божественным кушаньем, то его бредовые идеи о совместной жизни нашли бы больший отклик в ее сердце. Ну, вызвали бы гораздо меньший протест. Факт.
Или это потому, что ее сегодня не тошнило? И можно было выспаться, не отвлекаясь на мысли, что ты – космонавтка, тебя готовят ко всему и сразу. И поэтому крутят на центрифуге постоянно. Выспаться можно. Без выматывающей мути перед глазами. Что опять же внушает сдержанный оптимизм.
Нет, это совершенно не говорит о том, что она собирается принять более, чем щедрое предложение Левы. Но и убивать его уже не хочется. Слишком хорошо. Слишком лень. Как и думать о том, что ей со всем этим богатством делать.
Потом. Она подумает об этом не то, чтоб завтра. Завтра она попытается улизнуть и найти морковку. Может не решиться ее съесть. Так хоть понюхает. И мир просто засияет. А потом, очень сильно потом она примет какое-нибудь решение.
- Привет, воробушек.
Ну, кто бы сомневался. В палату заглянула бабушка.
- О, ты по второму кругу, - Ирина рассмеялась.
- При Саше, думаю, не стоило расспрашивать тебя о планах на будущее. Он успокоился, увидел тебя. Убедился, что все в порядке. Вот я отвела его домой. И вернулась.
- Бабушка, - поморщилась Ирина. – Вот честно, я в таком изумлении, что понятия не имею о своих планах на будущее. Пока могу сказать – из грандиозных свершений…
Она взяла драматическую паузу. Улыбнулась бабушке, которая напряглась и как-то слишком серьезно на нее смотрела. Проговорила:
- Я собираюсь добиться того, чтобы токсикоз ушел. Пока все.
И добавила под облегченный выдох Антонины Георгиевны:
- А у тебя был Лев.
Прозвучало насмешливо.
- Был, - не стала спорить госпожа профессор. – Звонил, заезжал, привез игрушки – магазин скупил, не иначе. Спрашивал, чем помочь. Няню организовать для Саши. Денег дать, обеспечить продуктами. Нанять кинолога для Джесс.
- А Джесс кинолог зачем?
- Ну, с точки зрения неподготовленного человека, так называет тот, кто будет твою зверюгу выгуливать. И ты знаешь, на это барство дикое я согласилась. Как и на доставку продуктов – он мне приложение скачал. Очень удобно. А с няней я и сама разобралась. Вызвала прежнюю.
- Вот и умница.
- Вы до чего договорились? – с тревогой спросила Антонина Георгиевна, вспоминая музыканта, который пришел к ней совершенно растерзанный. И, как она поняла, чувством вины. И беседой с внучкой.
- Ну, Лева зашел с невообразимых козырей. Предложил мне очаровательный вариант домостроя: дом, дети и он. Я увольняюсь и переезжаю в Москву. Красота же. Нет, я всю жизнь готовилась к подобной просто головокружительной карьере домохозяйки.
Бабушка что-то проворчала. Ира напрягла слух. Цензурного в высказывании не было ничего. Но и прошлась госпожа профессор не только по Леве.
- Нет, а я-то при чем? – изумилась Ирина. – Я вела себя корректно. Хотя меня от него дико тошнило. Я его даже не послала. Нет, конечно, послала. Но не ругалась, не сквернословила, кстати. Просто сказала, что пока плохо себя чувствую, подобные вопросы решать не буду.
- Вот уже слава Богу.
- Но добавила, что и видеть его не хочу. Как мне станет лучше – приеду, будем договариваться. Потому как его предложение неприемлемо.
- Ирааааа.
- Что Ира? Мне и так плохо. Я ж как скажу что-нибудь. Потом, как в себя приду, будет неловко. И я себя ругать буду. А мне не нравится себя ругать. Я себя хвалить люблю.
Бабушка качала головой.
- Слушай. Вот только не говори, что перешла на сторону зла. Потому что у него оказались печеньки.
- Ира.
- Ну что – Ира.
- Я не всегда понимаю твои жаргонизмы.
- Ах, оставьте, госпожа профессор.
- Надо договариваться.
- Надо. И я вот как раз собираюсь выступить с встречным предложением, - улыбнулась внучка. Получилось кровожадно.
- Каким? - обречено спросила Антонина Георгиевна.
- Мне нравится идея гостевого брака. Он приезжает. Как красно солнышко. Нечасто. Как в этом месяце – вообще идеально. Главное, без загонов, как в Университете.
- И?
- Ну, гуляем, общаемся. Перецелует детей – и по домам. И каждый живет своей жизнью. Это главное.
- Ира, ты понимаешь, что ты говоришь?
- Дело я говорю. Какой из него, этого гениального, так и не повзрослевшего ребенка, муж? Какое из него верное плечо? Он забыл телефон дома. Ладно, бывает. Но это не повод вести себя на той лестнице, как козлищу. И это его восхитительный пассаж о том, что его не интересует, что со мной случилось.
