Капитан Уолтон кивнул и, набравшись мужества, поведал мне свою историю.
– Наш корабль со всех сторон окружали льдины, которые, смыкаясь, оставили лишь узкую полоску воды впереди. Продвигаться дальше было опасно, к тому же мы попали в густой туман. Около двух часов дня мгла рассеялась. Куда бы мы ни смотрели, всюду нашим взорам открывались бескрайние поля неровного льда. У некоторых моих товарищей вырвался стон, да и у меня возникли тревожные мысли. Неожиданно наше внимание привлекло странное зрелище: в полумиле от нас куда-то на север неслись нарты, которые тянули собаки. Управляло собаками сидящее в нартах существо, которое напоминало человека, только исполинского роста. Мы провожали ездока изумленными взглядами до тех пор, пока его нарты не скрылись из виду за нагромождениями льда.
Спустя два часа льдины раздвинулись, освободив наш корабль. Тем не менее мы легли в дрейф до утра, и я воспользовался этими часами, чтобы хоть немного отдохнуть. Утром я поднялся на палубу и увидел, что вся команда собралась у борта и переговаривается с кем-то, находящимся в море. Там оказались нарты, похожие на виденные нами вчера. Ночью их на большой льдине прибило к кораблю. В живых остались лишь одна собака и человек в нартах, которого матросы убеждали подняться на борт. В отличие от давешнего ездока, походившего на дикаря с неведомого острова, сегодняшний незнакомец был европейцем.
Я никогда не видел человека в столь плачевном состоянии. Мы укутали его в одеяла и уложили на камбузе возле плиты. Миновало два дня, прежде чем путник смог заговорить. Его глаза смотрели дико, временами в них мелькало безумие. Порой несчастный, словно от беспомощности, скрежетал зубами, раздавленный тяготами, выпавшими на его долю. Мой старший помощник спросил у него, зачем он отправился в столь долгое путешествие по льду, да еще таким странным способом? Лицо незнакомца мгновенно омрачилось. «Я гнался за беглецом», – ответил он
[65].
В этом месте рассказа спящий мужчина распахнул глаза и вскочил на ноги с криком:
– Где он? Он не сгорел в огне! Разве вы не знаете? Я должен его найти! Я должен его найти!
Мы с капитаном Уолтоном попытались удержать беднягу, поначалу голыми руками, – он волновался, но не буйствовал, – затем я все же настоял, чтобы его привязали к носилкам. Тогда мужчина, казалось бы, успокоился, хотя я подозревал, что он впал в оцепенение. Я предложил дать ему снотворное.
Капитан Уолтон кивнул, и пока наш больной пил вино с растворенным в нем сонным порошком, я повторил вслух загадочную фразу: «Я гнался за беглецом».
– Он твердит ее денно и нощно, – подхватил капитан Уолтон. – Словно кольриджевский моряк про своего альбатроса.
– Чудесная поэма, – кивнул я. – И тем не менее…
Капитан вопросительно посмотрел на меня.
– И тем не менее, разве не в этом удел человека: гнаться за тем, кто убегает? Или убегать от того, кто преследует? Сегодня преследую я. Завтра станут преследовать меня, – сказал я.
– Да, все так, – согласился капитан. – Но в нем это проявляется в крайней степени. Нить его жизни слишком запуталась, им завладела навязчивая мысль, единственное устремление: погоня. Для бедняги все равно, день сейчас или ночь. Он изводит себя!
– Скажите, капитан Уолтон, что вам известно об этом человеке?
– Его зовут Виктор Франкенштейн. Он врач. Родом из Женевы, из благородной семьи. Его прошлое ничем не примечательно, но дальнейшая история просто невероятна! Он считает, что создал жизнь!
– Жизнь?
– Человеческую жизнь. Существо, сшитое из мертвой плоти. Конечность за конечностью. Орган за органом. Мышцы, клетки тела. А потом оживил свое творение с помощью электрического тока: сердце застучало, по венам потекла кровь, глаза открылись. Чудище в обличье человека – пугающее, огромное, исполненное желания отомстить своему создателю. Искусственно сотворенное существо, не ведающее моральных принципов, которое ни перед чем не остановится.
– Сэр, поверьте, проработали бы вы, как и я, с десяток лет среди душевнобольных, и не такое бы услышали, – сокрушенно покачал головой я. – Многие вообще считают себя богами.
Капитан Уолтон взволнованно на меня посмотрел.
– Не сомневаюсь в истинности ваших слов, мистер Уэйкфилд, однако прошу, поверьте, что и я говорю правду. Я сам очень долго не мог ее принять. Мы действительно заметили кое-что на льду, в этом не может быть никаких сомнений. Готов поклясться жизнью! Все матросы видели существо необычайного роста, которое передвигалось с огромной скоростью. Но что именно предстало нашим глазам, я не знаю. Спасенный нами бедняга сошел с ума. Меня тревожит другой вопрос: его история – результат душевной болезни или причина?
Какова температура реальности?
– Когнитивный кабинет, – объявляет Виктор, открывая очередную дверь.
Вдоль стен комнаты располагаются стальные стеллажи. Несколько стальных столов уставлены компьютерной аппаратурой. В углу, будто артефакт из прошлого, стоит напольная вешалка с аккуратно сложенным зонтом в нижнем держателе. Помещение напоминает пародию на декорации ранних серий «Доктора Кто»
[66]. На полках ровными рядами выстроились резервуары с криоконсервированными головами. В отличие от криостатов, используемых в «Alcor», у этих сосудов передняя панель из стекла. Кролики, свиньи, овцы, собаки, кошки…
– Головы я достаю с одной фермы, помогла знакомая, – поясняет Виктор.
– Ее ты тоже трахаешь? – холодно интересуюсь я.
Он пропускает мой выпад мимо ушей, как и всегда, когда я говорю неприятные вещи.
– С моей точки зрения, тело представляет собой систему жизнеобеспечения для мозга. Вот взгляни… – невозмутимо продолжает Виктор и распахивает следующую дверь.
Там два рычажно-зондовых робота склонились над тонко нарезанными пластами человеческого мозга.
– Мои Каин и Авель, точные копии своих родителей, Адама и Евы, которые работают в моей официальной лаборатории в университете, на кафедре биотехнологий. Они там занимаются синтезом белка. Идеальные сотрудники: не требуют ни еды, ни отдыха, ни развлечений. А эти двое потихонечку картируют строение мозга.
– И чей же мозг они изучают?
– Не волнуйся, Рай, я не убийца.
Виктор присаживается на край стола, где работают Каин и Авель. Роботы продолжают заниматься своим делом, не обращая на профессора ни малейшего внимания.
