– Трудно объяснить.
– Вам нравились девчонки, но не нравилась идея стать лесбиянкой? Понял.
– Мне всегда нравились мужчины.
Рон невольно отшатывается.
– Не волнуйтесь, вы не в моем вкусе.
Кто-то отвлек Виктора, и я остаюсь один на один с озадаченным Роном.
– Не знаю, мужчина вы или женщина, Райан, но по профессии врач, верно?
– Верно.
– Работаете в больнице?
– Да.
– Откуда вы знаете профессора?
– Я снабжаю его частями тел.
У Рона, словно у терьера, задергался кончик носа. Видимо, он пытается понять, не пахнет ли от меня трупами. Ищет на моей одежде пятна крови и характерную грязь под ногтями.
– Я не раскапываю могилы, Рон, – успокаиваю его я. – Или вы думали, что по ночам я хожу на кладбище с мешком и лопатой? Раскидываю могильный холм, вскрываю крышку гроба, вынимаю оттуда труп в полуистлевших склизких лохмотьях и несу препарировать?
– Нет! Нет! – трясет головой Рон, но я слышу за этим: «Да! Да!».
* * *
В старые времена после анатомирования человеческие останки перетирались в костную муку, перетапливались на свечи или шли на корм свиньям. Отходов не было. Современные похороны – сплошное расточительство. Прочным гробам не страшны ни дождь, ни черви, ни какие-либо процессы разложения. Смерть естественна, но нет ничего более противоестественного, чем мертвое тело.
«Выглядит некрасиво, да, Рай? – услышал я за спиной негромкий голос. Это была наша первая встреча с профессором Штейном. – Потому что это действительно некрасиво».
Виктор работает на пересечении двух направлений науки: смарт-медицины
[34] и самообучающихся машин. Он «натаскивает» компьютеры по медицинской диагностике. Алгоритм обследования пациентов машины выполняют лучше людей. В будущем докторов заменят роботы. Однако плоть есть плоть, а кожа есть кожа; невозможно обучать анатомии исключительно по учебникам и видео. Роботу предстоит работать с человеческим телом, а значит, учиться он должен тоже на настоящем теле. Точнее, на частях тела. Мне довелось видеть, как маленькие зонды тщательно исследуют мышцы законсервированного фрагмента руки, внедряются в разлагающиеся мягкие ткани ноги.
* * *
– Например, когда ампутируют ногу, ее необходимо сразу же убрать с операционного стола, – поясняю я. – Кстати, ноги на удивление много весят.
– Вы отрезаете ноги?
– Не только.
– А чем?
– Пилой, – уточняю я.
Рон заметно бледнеет.
– Затем мы коагулируем срез, – продолжаю я. – Моем и сушим отделенную конечность, упаковываем в полиэтиленовый пакет, запечатываем, приклеиваем ярлык и помещаем в холодильник или в морозилку. Или ее увозят в крематорий. По-разному.
– По-разному, – эхом повторяет ошеломленный Рон.
– Все зависит от ситуации. Не у всех ампутированных ног есть будущее.
– Вас предупреждают заранее?
– Чаще всего, но иногда приходится оперировать в срочном порядке. К тому же, многое зависит от того, какую часть ноги нужно отрезать; сможет ли пациент воспользоваться протезом. По поводу протезирования вам стоит пообщаться с профессором Штейном. Переход к трансчеловеческим технологиям может начаться с бионических протезов.
– Мне нравятся мои ноги, – задумчиво говорит Рон, глядя вниз. – Небыстрые, толстые, но я к ним уже привык.
– Понимаю.
В глазах Рона я вижу благоговейный трепет, который вызывают у людей врачи.
– Как думаете, на сколько потянет? – Он хлопает себя по бедру.
Ноги у Рона короткие, но полные.
– Килограмм на двадцать, если резать отсюда. – Я провожу пальцем воображаемую черту на уровне его паха, попутно заметив, что Рон заправляет «хозяйство» налево.
Здоровяк опасливо смотрит на свою ногу в помятой штанине, радуясь, что конечность все еще при нем.
– Ну и руки у вас! Огромные! – с уважением произносит он.
– Как раз, чтобы ампутировать вашу солидную ногу.
Рон невольно дергается.
– Вы не хотите завещать свое тело для научных исследований? – осведомляюсь я.
– Послушайте, у вас совершенно мужские руки, – бормочет Рон.
Да, у меня крупные ладони. Как и у моей матери. Она умерла при родах, и я знаю мать только по фотографиям. Судя по ним, это была сильная, открытая и смелая женщина. Можно ли скучать по тому, кого даже не знаешь? Я по ней скучаю.
Роста я не очень большого: всего-то метр семьдесят. Телосложение стройное: узкие бедра, длинные ноги. Когда мне удаляли грудь, удалять пришлось всего ничего. Прием гормонов довершил изменение. Бюстгальтеры мне и раньше были без надобности. Теперь моя грудь гораздо более красивая: сильная, гладкая, плоская. Волосы я забираю в небольшой хвост, на манер поэтов восемнадцатого века. Глядя на свое отражение в зеркале, я вижу знакомое лицо. Как будто это я и не я одновременно. Поэтому так и не решаюсь на вторую операцию по окончательному изменению пола. В итоге я не принадлежу к какому-то одному полу. И живу в этой раздвоенности.
Наконец, возвращается Виктор.
– Кажется, вы без меня не скучали. – Рону он протягивает новый стакан с виски, а на меня бросает свой фирменный чуть насмешливый взгляд.
– Мы беседовали об ампутированных конечностях и о нашем с тобой особом сотрудничестве.
– Ну, да. Каждая лаборатория нуждается в учебном материале. – В глазах Виктора мелькает озабоченность: не слишком ли много узнал Рон?
Пусть теперь профессор попотеет. Совсем, как Рон Лорд. Конечно, в мои планы не входило посвящать Рона во все детали: на самом деле Виктор Штейн получает больше конечностей, чем полагается его исследовательской лаборатории.
В зал неожиданно врываются сотрудники безопасности в синей униформе, на бегу натягивая перчатки и размахивая электрошокерами.
ВСЕМ ОТОЙТИ НАЗАД! НАЗАД!
Один из охранников подходит к Виктору, и они спешно удаляются в гардероб. Я иду за ними.
– В этой сумке что-то шевелится, – шепчет белая от страха работница гардероба. – По-моему, там животное.
Охранник наклоняется к спортивной сумке «Адидас».
– Черт возьми, я слышу бормотание! – восклицает он.
К сумке подходит второй охранник. На его лице застыло скептическое выражение.
